Крупнейшие и самые устойчивые мировые состояния

Пока Жаклин и Пауло вырабатывали свой компромисс – кому и что именно, – оставшиеся дети Пабло Пикассо заваливали французские суды жалобами, требуя, чтобы и их признали законными наследниками.

Жаклин вела не менее бурную переписку с представителями закона, доказывая беспочвенность этих претензий.

К 1975 году члены семьи общались уже только через адвокатов.

Когда Жаклин и Пауло пришли к соглашению, подробности которого так и не успели огласить, французский суд признал внебрачных детей – законными. Соглашение пришлось выбрасывать в корзину. Переговоры продолжались в расширенном составе и периодически заходили в тупик.

Никто не заботился ни о репутации, ни о добром имени семьи, ни о том, чтобы сохранять хотя бы видимость пристойности. Наследники бранились, как базарные торговки, отравляя друг другу жизнь при посредстве прессы.

Когда дележ картин и недвижимости – теперь уже на пятерых – почти завершился во второй раз, Пауло заикнулся о том, что хотел бы сохранить в своем распоряжении собственный детский портрет кисти Пикассо. Члены семьи без лишних церемоний предложили ему внести оценочную стоимость картины в общую сумму наследства.

Единственная мера, к которой они упрямо не желали прибегать, была – судебное решение проблемы. Никто не хотел доводить дело до суда – каждый боялся прогадать.

Окончательное соглашение, выработанное за семь лет, называлось внесудебным компромиссом.

В том же 1975-м Пауло, не отличавшийся ни крепкими нервами, ни особым здоровьем, внезапно скончался. Второе с муками заключенное соглашение полетело в корзину.

У Пауло остался несовершеннолетний сын от второго брака, о котором все знали. И дочь от первого брака, о которой все благополучно забыли. Марина Пикассо – законная дочь Пауло и законная внучка Пабло.

Наследников стало шесть, число адвокатов и художественных экспертов за семейным столом возросло, поиски компромисса затянулись еще на четыре года.

У Марины было существенное преимущество – возраст. Она была в этой компании самой юной – не считая ее сводного брата Бернара – и могла ждать, тянуть время, требовать все новых и новых уточнений семейных обстоятельств. Как только дело грозило обернуться не в ее пользу, ее адвокат просто предлагал начать все с начала. На это уже ни у кого не было сил.

В 1980 году окончательное соглашение было выработано и подписано всеми членами семьи, которые по этому поводу в последний раз собрались вместе.

Жаклин Роке-Пикассо, вдова художника, унаследовала почти 30 % состояния – около FF350 млн.

Марина и Бернар – законные внуки – каждый по 20 %.

Внебрачные дети – Майя, Палома и Клод – унаследовали по 10 % состояния – немногим больше FF100 млн.

Последовал вздох облегчения, которое, впрочем, оказалось недолгим.

Получив часть работ Пикассо, каждый из наследников получил в свое распоряжение часть огромного художественного рынка, который отныне нужно было поддерживать, препятствуя случайным продажам.

Для этого пришлось вновь и вновь вырабатывать соглашения, создавать общества и согласительные комиссии.

Жаклин Роке, здоровье которой истощила семилетняя борьба, покончила с собой в 1986 году.

Марина Пикассо употребляет доставшееся ей наследство, главным образом, на благотворительные цели, помогая детям во Вьетнаме, где ее знают лучше, чем во Франции.

Хорошо оплачиваемые юристы и художественные эксперты пытаются сохранять хрупкое равновесие на «рынке Пикассо». Пабло Пикассо все еще остается самым дорогим художником XX века.

Нос и нюх Пегги Гуггенхейм (Peggy Guggenheim), 1898–1979

Она была молода, умна, экстравагантна, напориста и почти хороша собой. Ее чуть портил внушительный гуггенхеймовский нос. Он достался ей от прапрадедушки Маера – швейцарского еврея, эмигрировавшего в США, продававшего на улицах сапожный крем, а потом, в традициях американской мечты, ставшего миллионером. Такую наследственность, как нос, исправить было легко. Но в клинике под местным наркозом она, не выдержав боли, попросила прекратить пластическую операцию. С тех пор нос стал чем-то вроде барометра. Он всегда распухал к дождю.

Зато вместе с носом ей достался феноменальный гуггенхеймовский нюх: чуять деньги, делать деньги, сохранять и приумножать деньги даже тогда, когда она их тратила. Это была генетическая хватка. Разновидность дара и болезни. Онп досталась ей от мультимиллионеров дядюшек Даниила, Соломона, Симона, Вильяма, Муррея, сделавших деньги в горном деле и металлургии, на алмазных копях Южной Африки, золотых приисках Аляски, каучуковых плантациях Конго. В Мексике, Чили, Боливии, Анголе. От тетушек Ирены, Ольги, Коры, Флоренс, Розы, таких буржуазных и таких невыносимых в своих бесконечных ритуальных ланчах-чаепитиях-вечерах-за-картами.