Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах

Среди важных открытий антирокизма было то, что многие стандартные представления о музыке на самом деле основаны на предубеждениях, которые, если в них всмотреться, оказывается довольно сложно оправдать. Записывая “She’s So Unusual”, Синди Лопер влюбилась в один конкретный звук: малого барабана с эффектом “гейт”, который давал на выходе несколько неестественную перкуссионную вспышку, напоминавшую стаккатные биты из танцевальных клубов (“гейт” – это фильтр, обрезающий звук, когда громкость падает ниже определенного уровня; вместо того чтобы плавно затухать, звук барабана с “гейтом” громко реверберирует и затем резко обрывается). Из-за этого саунда некоторые слушатели, в том числе, возможно, и Кларк, воспринимали песни Лопер как “поп-музыку”, следовательно, более “одноразовую”, чем если бы она использовала натуральное звучание ударных. В Америке в 1980-е термин “поп” часто означал песни с электронными элементами, под которые можно было танцевать. Даже те, кто не привык задумываться о жанровых идентичностях, тем не менее, выучились ассоциировать определенные звуки и инструменты с “поп-музыкой”, а значит – с поверхностностью.

Задумываясь о поп-музыке 1980-х, я часто вспоминаю одну конкретную песню: “Borderline”, сингл Мадонны 1984 года. На мой взгляд это – квинтэссенция поп-музыки эпохи постдиско. Кажется, я помню, как слышал ее по радио еще ребенком и как меня уже тогда привлекло мягкое, сентиментальное клавишное вступление, внезапно сменяющееся мощным битом драм-машины. Песня построена вокруг хорошо известного, но, тем не менее, безотказно работающего в поп-музыке приема – парадокса. Жизнерадостные извилистые партии синтезаторов поднимают настроение ввысь; отчаянный текст на тему неразделенной любви (“Кажется, я сейчас сойду с ума”) опускает его обратно. Те, кто привык к современным программам по корректировке высоты тона, наверняка с недоумением заметят, что Мадонна не попадает в ноты – пусть и без неприятных диссонансов; с другой стороны, то, как она напрягается, чтобы взять некоторые звуки, в каком-то смысле лишь делает песню душевнее. Но лучше всего в “Borderline” – партия бас-гитары, взбирающаяся все выше и выше и создающая счастливую иллюзию, что песня может продолжаться вечно. Даже сегодня, говоря о “поп-музыке” как о конкретном жанре – о “чистой поп-музыке”, как это иногда обозначается, – люди часто имеют в виду именно песни, звучащие более-менее как “Borderline”. В конце 2000-х самой известной исполнительницей “чистой поп-музыки” в мире стала Кэти Перри, обновившая рецепты Мадонны для создания собственных электронных поп-песен (на одном из своих концертов зрелого периода Мадонна спустилась со сцены, чтобы поговорить с Перри, находившейся в зале, – та в буквальном смысле пришла к ней на поклон). А для Леди Гаги “поп-звезда” была лишь одной из многих идентичностей. Иногда казалось, что именно она – самая верная последовательница “нью-попа” 1980-х, воспринявшая поп именно как жанр (один из ее альбомов назывался “Artpop”) и при этом относившаяся к собственной популярности как к одному из элементов в постмодернистском перфомансе.

Существовали и поп-звезды, имевшие скорее культовый статус. У шведской певицы Робин была пара хитов в США в конце 1990-х, но в 2000-е она перепридумала себя как представительницу авторской поп-музыки, создательницу записей, которые очаровывали знатоков. В 2010-е группы, принадлежавшие к так называемому гиперпопу, принялись записывать до нелепого быстрые и оживленные треки, гиперболизируя звуки и тропы поп-музыки до такой степени, что они фактически переставали быть поп-музыкой. А к концу того десятилетия США наконец догнали другие страны в увлечении корейскими попом, или K-Pop – обычно его представители сочиняли бодрые и яркие песни, напоминавшие американским слушателям о том, что в мире великое множество малоизвестных им, но талантливых хитмейкеров. Невероятная популярность K-pop-групп вроде BTS или BLACKPINK в Америке может оказаться не более чем очередным краткосрочным поветрием, а может – признаком того, что границы национальных поп-сцен становятся более проницаемыми, а американские меломаны теперь более восприимчивы к глобальной поп-музыке, особенно той, которая звучит одновременно знакомо и немного причудливо.