Читаем Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах полностью

Но есть и другой способ, с помощью которого поптимизм может изменить наши представления о музыке, причем более радикально, – он побуждает нас подвергнуть переоценке сам тезис о том, что любой песне важно остаться в вечности. Большинство людей, размышляя о ценности поп-музыки, наверняка задумываются о том, какие композиции потеряют актуальность, а какие – нет. Идея в том, что время неизбежно проясняет положение дел и позволяет нам отличить хорошие песни от плохих. И нашим представлениям о хорошем и плохом в самом деле свойственно меняться со временем. Однако предполагается, что качественная музыка и качественные артисты не будут забыты следующими поколениями, а некачественные – будут. В случае со старыми записями всегда велик соблазн посмеяться над подслеповатыми меломанами былых времен, которые иногда не могли распознать то, что сегодня кажется нам очевидным. Мы можем поражаться, что в 1970-е годы слушатели не оценили мечтательный ритм-энд-блюз Шагги Отиса, предпочтя ему творчество дуэта Captain & Tennille. Но, когда дело доходит до новой музыки, мы обычно оказываемся далеко не так уверены в себе. Рассчитывая и надеясь, что наши любимые современные пластинки выдержат проверку временем, мы ищем валидацию своих вкусов у будущих поколений – мы мечтаем, чтобы они подтвердили нашу правоту. Когда нам по-настоящему нравится альбом, мы называемым его “классическим” или “вневременным” – эпитетами, увязывающими качество и износостойкость. Что со старыми песнями, что с новыми – допущение одно и то же: оценка музыки становится более точной с течением времени.

Но что, если это не так? Поптимизм, не озабоченный соображениями вечности, настаивает на том, что так же, как нам пора прекратить принижать вкусы “маленьких девочек”, пора прекратить и отмахиваться от мнения слушателей-современников. Нет никаких причин считать, что масштабная, но мимолетная популярность стоит дешевле, чем более узкий, но и более долговечный тип энтузиазма по поводу музыки. Песня Робин “Call Your Girlfriend” – неувядающий поп-музыкальный фаворит, хотя, будучи издана в 2011 году, она не произвела фурор, заняв лишь 55-е место в британском чарте и вообще не попав в американский. А “Rude” канадской регги-поп-группы Magic! была одним из мощнейших глобальных хитов в 2014-м – седьмым по счету среди всех выпущенных тогда композиций, если верить Billboard и сервису Spotify. Превозносить поп-музыку можно по-разному: например, воспевая объективные достоинства “Call Your Girlfriend”, меланхоличного, но бодрого электропоп-гимна, который, вероятно, останется в истории как одна из лучших песен о расставании; по прошествии десяти лет она по-прежнему порождает многочисленные кавер-версии и вирусные видеоролики. Или, пусть это и менее очевидный путь, – восхищаться неожиданным и кратковременным триумфом группы Magic!, а значит, размышлять о том, как хитовая песня может запустить целое коллективное помешательство, заполнить собой чуть ли не всю поп-культуру, а затем постепенно исчезнуть, оставив тех, кто ее полюбил, в растерянном и немного сконфуженном состоянии. Соглашаясь отдать оценку музыкального произведения на аутсорс будущим поколениям, мы говорим себе, что музыка и музыканты со временем обречены на то, что получить заслуженное количество славы и забвения. Однако, если бы нашим приоритетом были оценки по горячим следам, то “брошенные” хиты, наверное, вызывали бы у нас такое же щемящее чувство, как новость о том, что умер последний носитель какого-нибудь малоисследованного языка. Это грустный, но в исторической перспективе, видимо, неизбежный процесс – чем дальше расстояние, тем более мимолетным будет казаться любое культурное достижение. Возможно, вспыхнув и затем оперативно зачахнув, нью-поп-революция Дэйва Риммера сделала именно то, что поп-музыка делает лучше всего. Почему вся музыка мира должна непременно создаваться для будущего? Разве не может быть такого, что самые ценные поп-песни – они же и самые скоропортящиеся?

<p>На краю вкуса</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология