Крупным планом (Роман-дневник). 2008

Утром отменил пробежку и направился в крылатскую церковь Рождества Бого­родицы, чтобы поставить свечку в память об отце. Пока шёл, думал о нём, при­вычно сожалея, что его нет, что о многом я его не расспросил, не особенно по­нимая, какие бы я теперь ему задал вопросы. Может быть, о его детстве, о матери Юлии Дмитриевне и отце Якове Петровиче? Ну да, о них. Деда Якова, железно­дорожника, я не знал и не мог знать - он умер, когда моему отцу было семь лет. А бабушки Юльки не стало в войну, когда мне едва исполнилось три года. Она пережила мужа на 28 лет и ушла из жизни после бомбёжки Минска, раненная осколком бомбы... Нашу семью война не пощадила так же, как почти все бело­русские семьи. Погибла бабушка Юлька, погибла тётя Люба, умер мой маленький брат Женя... В детстве мы играли в войну, в разведчиков, которые пробираются в Германию, чтобы поймать Гитлера. И каждый раз ловили. Но не хватало детской фантазии, какую бы ему придумать казнь, и, кажется, так ни разу и не казнили. Ещё у нас была игра, будто к немцам в плен попал сам Иосиф Виссарионович. И мы его освобождаем, а за это он обещает наградить нас шоколадными конфета­ми и американским томатным соком...

Перед входом в церковь вдруг подумал о том, что, неоднократно читая Би­блию, не встретил в ней ни одного смеющегося персонажа.

Верующие люди поголовно романтики и поэты, они способны общаться с са­мим Творцом. Неверующие, или атеисты, как правило, скептики. Я к Богу от­ношусь не только как к Богу, но и как к положительному литературному герою, только самому Первому из всех героев, созданному самим Богом.

Когда же покидал церковь, осенило: вот о чем я бы спросил своего отца - таким ли он хотел видеть своего сына? И сам себе ответил - да, таким!

21 апреля. Если бы немножко притормозить время!

Завтра мне исполняется 68 лет. Мечтаю, чтобы исполнилось 70, тогда я с гор­достью буду говорить: «А мне уже восьмой десяток!»

Впрочем, семьдесят будет не только мне, но и моим ровесникам - поколению детей, что пережили войну и чудом остались в живых. А потом, когда выросли и выучились, взвалили на свои плечи труд благоустройства и укрепления страны. Во всём, что она имеет, есть немалая доля нашего участия и нашей души. И за всё за это - нищенская пенсия и смутные перспективы...

22 апреля. Мне - 68. В зеркале это видно, а вот по силам я прежний, двадца­типятилетний. В чём-то даже сильнее. В двадцать пять я весил 72 кг, а сейчас на 10 кг больше, то есть перешёл в тяжёлую весовую категорию. К тому же теперь я точно знаю, что у меня есть душа, в особенности когда разговариваю с внучкой, играю с ней или даже просто смотрю на неё.

Утром все четверо - Галина, Ольга, Саша и Мария - вошли ко мне и внесли мой портрет кисти молодого художника Андрея Комаровского. К дню рождения они его поместили в красивую раму, а сейчас, к восторгу Марии и моему, торжествен­но повесили на стену. Мария, хотя и видела его раньше, теперь как-то особенно пристально вгляделась и вдруг спросила:

- Деда, а почему ты плачешь?

11 июня. Вчера на восьмидесятом году жизни скончался Чингиз Торекулович Айтматов.

Я подготовил телеграммы с соболезнованиями Президенту Киргизстана Курманбеку Бакиеву и киргизским писателям.

В последний раз я с Чингизом Айтматовым виделся в Международной акаде­мии общественных наук при Президенте России осенью прошлого года. Мы оба участвовали в конференции по библиотечному делу. Поговорить не получилось, я после первой части вынужден был уехать. Но выступление Айтматова слышал. Он говорил трудно, часто сбивался, поправлял себя, возвращался к сказанному. Более всего запомнились его слова о необходимости беречь русский язык и под­держивать силы, которые понимают значение русского языка в деле укрепления творческих связей между народами на постсоветском пространстве.

Я думал, что мы с ним ещё повидаемся, но не случилось.

В начале мая мы в МСПС готовились к проведению конференции Междуна­родного Литературного фонда, которая должна была пройти и прошла 22 мая. В ней собирался принять участие и Чингиз Айтматов - как сопредседатель пре­зидиума МЛФ. И тут однажды утром, собираясь на работу, слышу по радио, что Чингиза Айтматова, который сейчас находится в Казани, одолел тяжёлый недуг - почечная болезнь и он срочно госпитализирован. Через несколько дней узнал, что из Татарстана его увезли в Германию, где пытались спасти, но, к несчастью, не удалось и Чингиз Торекулович скончался от почечной болезни и пневмонии...

Салтыкова передала мне просьбу С. Михалкова - полететь в Бишкек на похо­роны Чингиза Айтматова.

- Но есть Кузнецов, который, возможно, будет там более кстати, - сказал я.

- Нет, ему трудно, Сергей Владимирович просит вас.

Разговаривал с Кузнецовым - тот подтвердил просьбу Михалкова и тоже по­просил лететь. При этом я уловил в словах Феликса Феодосьевича какую-то рас­терянность. Или неуверенность? Хотел спросить, но решил это сделать по воз­вращении из Киргизии.