Крупская

Говорили, что Михаил был безвольным и несамостоятельным человеком.

«По натуре он действительно был мягок, хотя и вспыльчив, — вспоминал его адъютант. — Он действительно не любил (главным образом из деликатности) настаивать на своем мнении и из этого же чувства такта стеснялся и противоречить. Но в тех поступках, которые он считал исполнением своего нравственного долга, он проявлял обычно настойчивость, меня поражавшую».

Великий князь Михаил Александрович больше ценил семейное счастье, чем власть и положение. Гвардейский офицер, автолюбитель и поклонник аэропланов, он влюбился в дочь московского адвоката, которая была дважды разведена.

Николай II категорически запретил ему жениться. Но Михаил 17 октября 1912 года в Вене в сербской православной церкви тайно обвенчался с любимой женщиной. Император запретил Михаилу возвращаться в Россию, уволил его со службы и лишил всех званий. Михаил жил на юге Франции, в Англии, потом ему разрешили вернуться. Михаил был назначен командиром сформированной на Кавказе Дикой дивизии, которая отличилась в войну. Его жена получила титул графини Брасовой. В тот мартовский день великий князь думал о жене и детях…

«Спал долго и крепко, — пометил в дневнике Николай II. — Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыли в Могилев. Все чины штаба были на платформе.

Алексеев пришел с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четырехвосткой для выборов через шесть месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!»

Упомянутая бывшим императором четырехвостка — понятие тех лет, означавшее всеобщие, прямые, тайные и равные выборы, которых давно добивалось русское общество.

«Я в полном отчаянии! — писала вдовствующая императрица Мария Федоровна. — Подумать только, стоило ли жить, чтобы когда-нибудь пережить такой кошмар! В 12 часов прибыла в Ставку, в Могилев, в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции. Горестное свидание!.. Ники рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня. Бедняга Ники открыл мне свое бедное кровоточащее сердце, и мы оба плакали…»

Отрекшийся от власти император плохо представлял себе положение в стране и собственную будущность. Он наивно полагал, что будет предоставлен самому себе и вместе с семьей поселится в Ливадии или в худшем случае уедет за границу.

Шестого марта Священный синод Русской православной церкви отменил богослужебное поминовение царской власти. Общее собрание Екатеринбургской духовной консистории отправило приветственную телеграмму Родзянко: «Екатеринбургское духовенство восторженно приветствует в лице Вашем свободную Россию. Готовое все силы свои отдать на содействие новому правительству в его устремлениях обновить на началах свободы государственный и социальный строй нашей родины, возносит горячие молитвы Господу Богу, да укрепит Он Всемогущий державу Российскую в мире и да умудрит Временное правительство в руководительстве страной на пути победы и благоденствия…»

— Сейчас Николай II в моих руках, — заявил Керенский. — Я не хочу, не позволю себе омрачить русскую революцию. Маратом русской революции я никогда не буду. В самом непродолжительном времени Николай II под моим личным наблюдением будет отвезен в гавань и оттуда на пароходе отправится в Англию.

Британский посол Джордж Бьюкенен сообщил Временному правительству, что король Георг готов принять Николая и Александру на британской территории. Но Керенский не позволил им уехать, испугавшись Советов. Да и английское правительство передумало, чтобы не провоцировать левых у себя в стране.

«Последний день в Могилеве, — записал Николай в дневнике. — В 10 часов подписал прощальный приказ по армиям. В 10.30 пошел в дом дежурства, где простился со всеми чинами штаба и управлений. Дома прощался с офицерами и казаками конвоя и Сводного полка — сердце у меня чуть не разорвалось!»

Несколько раз в те дни был момент, когда казалось, что ход событий можно повернуть в другую сторону. Но все эти возможности были упущены, и, наконец, события приобретали характер неостановимый, как сход снежной лавины.

Временное правительство принимало законы, давно назревшие и совершенно необходимые. Но то, что последовало потом… Вскоре многие вспоминали царский режим как время счастливое и прекрасное.

«В 12 часов приехал к мама́ в вагон, — записал в дневнике Николай, — позавтракал с ней и ее свитой и остался сидеть с ней до 4.30. В 4.45 уехал из Могилева, трогательная толпа провожала. Четыре члена Думы сопутствуют в моем поезде. Поехал на Оршу и Витебск. Погода морозная и ветреная. Тяжело, больно и тоскливо».

Это последнее путешествие Николая в его поезде. Но и здесь он уже не хозяин. Фактически он под арестом. За ним присматривают депутаты Думы. Поезд прибыл в Царское Село утром. Ни на кого не глядя, Николай прошел по перрону и сел в автомобиль.