Крушение

Он внимательно смотрел мне в глаза, ожидая реакции на только что сказанное. Я ни разу до этого не видела его таким обеспокоенным. У меня на лице появилась какая-то отчаянная улыбка, я понимала, что вряд ли даже самая бурная и искренняя радость с моей стороны поможет ему прийти в себя, так сильно он был взволнован. Поэтому я просто взяла его ладони в свои. Он сжал мои пальцы в ответ.

– И я тебя люблю, Джеймс. Но еще ни разу в жизни я не чувствовала себя столь напуганной и уязвимой. Понимаешь, я сняла оборону, и теперь ничто не помешает тебе причинить мне боль, если ты решишь это сделать…

– Я никогда не заставлю тебя страдать, Сьюзи-Сью. – Он отпустил мою руку, чтобы погладить по лицу. – Никогда. Лучше я причиню боль себе, чем позволю тебе испытать ее.

По его лицу потекли слезы, но Джеймс тут же резким движением утер их.

– Давай просто уйдем отсюда, – он эффектно бросил на стол мятые купюры, – поедем к тебе, поставим какую-нибудь музыку, завалимся в постель и забьем на весь мир.

Я не могла и подумать об ином развитии событий.

Глава 6

Я не пошла прошлой ночью домой к Лиаму: как только я под безобидным предлогом (выгулять Милли) собралась покинуть дом, Брайан сорвался с места и исчез где-то в холле. Вернувшись пару минут спустя, он уже был одет в свой всепогодный пиджак и держал в руке поводок Милли, готовый пойти вместо меня. Попрощавшись с сыном самым коротким словом из возможных – сказав «Пока!», – Брайан ушел, хлопнув входной дверью. Оливер и я очень удивились такому поведению. Я предложила ему выпить чашечку чаю, съесть еще несколько бисквитов, но он отрицательно покачал головой, объясняя, что уже и так поздно, а ему еще надо успеть в Лестер. Теперь я смотрю на часы в кухне. Кажется, Брайан уже вечность как ушел на работу, но сейчас только без десяти девять. Если Лиам хоть чем-то похож на Оливера, то он сейчас, должно быть, спит сладким сном. Я ставлю чашку кофе на стол и встаю. Возможно, если я проделаю долгий путь к его дому, то наконец-то проснусь. Успею к половине десятого, если срежу дорогу через парк. Нет, я передумываю, стоит мне только войти в комнату с дедушкиными часами. Надеваю пальто. Сначала надо позвонить. Что-то не так – снимаю пальто. Надо не позвонить, а послать сообщение. Тогда я не разбужу никого, если дома у Лиама спят. Но вот ведь незадача: у меня нет мобильного номера Лиама, только городской.

А вот у Шарлотты мобильный Лиама наверняка есть.

Я бегом взлетаю на второй этаж и вхожу в комнату дочери, но медлю в дверях. Где же ее мобильный? Я не видела его с момента аварии.

Две недели после того, как Шарлотту госпитализировали, я не заходила в ее комнату, не трогала ее вещи – даже испачканные тушью ватные диски так и остались валяться на ее туалетном столике, грязные лифчики и трусы запихнуты под кровать, а по полу разбросаны журналы. Я рассудила, что сильно расстроюсь, если уберусь в этой комнате – словно вымету все следы присутствия моей дочери. А если она никогда не проснется?.. Покажется глупым со стороны, но я была в шоке, – чем еще объяснить, что я не заметила ее телефон в чистой пластиковой сумке, в которой лежали и другие вещи Шарлотты, которые отдала мне медсестра?

Ну да, это был обычный набор вещей: кошелек, косметичка, расческа, но телефона там не было. Почему? Ведь подобно большинству подростков Шарлотта была очень привязана к телефону, буквально не выпускала его из рук.

Недели через три после аварии шоковое состояние наконец слегка прошло, а желание оставить в комнате Шарлотты все, как есть, окрепло. Беспорядок я воспринимала не как просто беспорядок, а как знак того, что Шарлотта не умерла, а просто заболела и с минуты на минуту может сюда вернуться. И именно тогда я нашла дневник.