Крушение

На полированном обеденном дубовом столе лежали две аккуратно сложенные Краусом пачки корреспонденции — отдельно письма, отдельно — газеты и журналы. Оба письма от Юты были как всегда подробны и обстоятельны.

«Мой милый зяблик, — писала она своим мелким аккуратным почерком. — Я очень скучаю по тебе и каждый день жду разрешения приехать в Норвегию». Дальше она описывала, как вытянулись и повзрослели девочки, как ждут они первого сентября, чтобы пойти в первый класс гимназии. Юта подробно сообщала, какая у них будет учительница, описывала свое новое платье, которое, по всеобщему мнению, ей к лицу. «Ох, эти женщины, — с раздражением думал он, беря второе письмо. — Во все времена у них одни заботы».

Второе письмо начиналось с сообщения о гибели мужа сестры Юты Эбергарда. Эта новость по-настоящему огорчила Больхена. Погиб его единственный друг, человек, с кем он был предельно откровенен. В рейхе сейчас ни с кем не поговоришь, все научились держать язык за зубами. Гестапо везде насадило своих наушников. Недавно на одном из эсминцев произошел любопытный случай. После плохо проведенного ночного учения по экстренному вызову офицеров и унтер-офицеров с берега на корабль, недовольный медленным сбором командир построил на юте личный состав и вместо того, чтобы скомандовать: «Оповестители, два шага вперед», оговорился и скомандовал: «Осведомители, два шага вперед». Опомнившись через мгновенье, он с ужасом увидел, как, повинуясь приказу, семь человек вышло из строя. Этих матросов пришлось списать, а командир по протекции гестапо получил взыскание.

Жаль, очень жаль Эбергарда. Несмотря на грубую внешность, он был натурой тонкой, много знал. Это он очистил от национал-социалистического вранья его, Больхена, представления об основателе культа огнепоклонников Заратустре. О том, как извратил его и приспособил для своей философии сверхчеловека Ницше. Наклонив по-бычьи тяжелую крупную голову, Эбергард читал ему стихи запрещенного в рейхе великого Гейне. Слушать его было и интересно, и страшно. Да, чертова война. Ежедневно она уносит десятки тысяч людей. Она уже и так дорого обошлась Германии. Неизвестно, сколько осталось жить и ему…

Отец болел, жаловался на одиночество, на то, что люди стали жестоки, раздражительны, просил чаще писать.

Больхен достал из запертого ящичка бутылку виски, не разбавляя выпил рюмку, не спеша принялся за остальную почту.

«Мы безмерно счастливы, что фюрер крепок и здоров Пока Гитлер бодр и находится среди нас, пока он может излучать энергию и силу, нам не нужно беспокоиться о будущем». Это было выступление Геббельса. «Поглавник Хорватии Анте Павелич заявил, что новый порядок до конца разгромит плутократов в Европе». Газеты и журналы все еще никак не могли успокоиться после разгрома каравана PQ-17. В сатирическом журнале «Кладдератч» во всю страницу была нарисована карикатура: американские рабочие передают Рузвельту танки, самолеты, пушки, а тот сразу же швыряет их в море. Уже потом Больхен узнал, что тема этой карикатуры была предложена Мартином Борманом и очень понравилась Гитлеру. В «Фелькишер Беобахтер» было напечатано сообщение с Вильгельмштрассе, где говорилось, что военная промышленность США и Англии работает не на Россию, а для отправки ее на морское дно. Обозреватель берлинского радио, пресловутый «лорд Хау-Хау» как всегда изощрялся в своей любимой теме — писал о все более обострившихся после разгрома каравана PQ-17 отношениях между СССР и западными союзниками. Кричащие заголовки перед этими сообщениями говорили, что пропаганда пока не нашла более свежего события на море, на которое она могла бы переключить внимание читателей.

Да, на смену им могло появиться сообщение о героических делах «Адмирала Шеера». И тотчас же пришла бы такая желанная слава, известность, быстрая карьера…

Бросался в глаза общий тон всех газетных сообщений. Он был захлебывающийся, бравурный, победный: «Русские армии в основном разгромлены». «Война на восточном фронте близится к концу». «Немецкие солдаты купаются в Волге». «Немецкие танки на улицах Сталинграда». «Донская казачка вручает немецкому офицеру хлеб-соль». «Пленный советский полковник преклоняется перед немецким военным искусством». И ни единого сообщения о собственных потерях и неудачах.

Откровенно назойливое грубое хвастовство утомляло, раздражало. Больхен с досадой отодвинул газеты, выпил очередную рюмку.

Он не знал тогда, да и не мог знать, что, получив сообщение о начале войны с русскими, его покровитель, в ту пору начальник штаба руководства войной на море адмирал Шнивинд произнес свое самое любимое ругательство: «проклятый навоз». Что тогда же гросс-адмирал Редер, собрав «маленький круг» — начальника оперативного отдела адмирала Фрике, его заместителя Вагнера, адмирала Бема и нескольких других высших офицеров флота, — сообщил им: «Господа, фюрер неоднократно говорил мне, что военно-морской флот вряд ли должен рассчитывать на войну раньше 1944 года. Молодой флот Германии имеет новые корабли, но это всего лишь образцовая коллекция того, что должно быть».