Крушение

Прошел месяц. Безделье стало невмоготу. Знакомые устроили его на хорошую, по их мнению, работу — инженером в конструкторское бюро. Там был приличный оклад, несложные обязанности, свободное время, которое часть сотрудников коротала за разговорами или чтением детективных романов. Романы эти были нарасхват. В пять часов звенел звонок, можно было брать портфель и идти на все четыре стороны.

Недолго проработав там, он уволился. Потом поступил на другую работу и снова уволился. Все казалось пресным и неинтересным.

Три недели до закрытия сезона он дежурил спасателем на пляже. Вытащил из воды нескольких утопающих, однажды чуть не утонул сам. Семнадцатилетние мальчишки-спасатели, работавшие вместе с ним, уважительно называли его капитан. За эти месяцы он помрачнел, стал раздражительным, вспыльчивым. Часто он лежал ночью с открытыми глазами. Ему казалось, что где-то далеко и глухо шумит море. И хотя он знал, что этого не может быть, потому что до моря от его дома сорок минут езды троллейбусом — он все равно прислушивался. И сердце его стучало чаще обычного, а папиросы курились одна за другой.

— Ты кто — потомок адмирала Нахимова или сын бухгалтера Вахова из райпищеторга? — спрашивал его приятель Сергей. — Чего ты мечешься? Пора уже заняться делом.

— Ты прав, Обызов, — соглашался он. — Прав, как всегда.

Четыре года спустя Вахов закончил аспирантуру по метеорологии, защитил кандидатскую диссертацию, стал научным сотрудником, женился. Статьи его ежегодно печатались в журналах, однажды он даже выступил с докладом на конгрессе в Болгарии. Казалось теперь у него все хорошо, нужно жить и радоваться.

И все-таки какая-то неудовлетворенность, ощущение, что все это не то, временами тревожили его, лишали покоя.

Реже, чем в первые годы, но иногда на него находила внезапная тоска, «приступ ипохондрии», как объясняла его жена, он уезжал на «Ракете» в Севастополь, спускался к Графской пристани и долго стоял там, глядя на маячившие на рейде силуэты военных кораблей, наблюдая, как подваливают к пристани баркасы и шлюпки с уволенными на берег моряками.

По пути на Север, перелистывая в самолете старый журнал «Вокруг света», Вахов случайно наткнулся на заметку о лондонце Джоне Джексоне. Этот Джексон с детских лет был влюблен в море и сохранил свою любовь на всю жизнь. В свободное время он мастерил миниатюрные бригантины, фрегаты, клиперы и крейсера, но вынужден был работать клерком в банке. В день пятидесятилетия Джексон вывел свою эскадру на Темзу и стал адмиралом. Собравшиеся вокруг лондонцы потешались над пожилым седым джентльменом, пускавшим маленькие кораблики по реке, и считали, что у него «не все дома». А он, Вахов, хорошо понимал этого старого клерка…

С непривычки от качки и духоты кубрика немного мутило. Вахов снова оделся и поднялся на палубу.

Катер шел южным коленом Кольского залива. Пологие склоны холмов были покрыты низкорослым лесом, поросли мхом, кое-где уже белел снег.

Вахов смотрел на изрезанный восточный берег и одну за другой, будто это было вчера, узнавал губы.

Сколько раз он проходил здесь и на своем эсминце, и на рейдовом катере, и на шестерке во время парусных гонок!

Он заболел внезапно, во время последнего далекого и долгого похода. Появились боли в правом боку, рвоты, исчез аппетит. Корабельный врач хотел положить его в лазарет, но Вахов наотрез отказался и продолжал нести вахту. Временами ему казалось, что он упадет там от слабости и дурноты.

Во Флотске пришлось лечь в госпиталь. Его кололи, просвечивали, заставляли глотать зонды, кормили манными кашами. Наконец, начальник отделения, пожилой подполковник с мешками под глазами и лысиной, пригласил его к себе.

— Друг мой, Том Александрович, — сказал он. — У вас обнаружена язва желудка. Это серьезная хворь. Мы обязаны либо перевести вас из плавсостава на берег, либо вовсе уволить с военной службы.

Это было так неожиданно, что в первый момент он не хотел верить.

— Меня перевести? — переспросил Том. — Вы что, шутите, доктор?

— Да нет, не шучу. Какие уж тут шутки, друг мой.

Не спрашивая разрешения, Вахов вытащил сигарету, несколько раз жадно затянулся.

— Поймите меня — я на берег не могу, — чуть успокоившись, глухо сказал он. — Понимаете, не могу. Для меня это невозможно. — Он помолчал. — Не знаю даже как это объяснить, но я должен плавать. Должен и точка!

— Значит, «и точка!»? — улыбнулся врач, глядя на расстроенное лицо Вахова. — А приказ, по которому с язвой желудка плавать не разрешается? Для кого он написан? — он размышлял, барабаня своими короткими пальцами по столу, потом открыл окно, проворчал: — Надымили, черт знает как! — продолжал: — Я думаю, не следует так расстраиваться. Все обстоит не столь трагично. Кстати не ваш ли портрет висит в доме офицеров? Ваш? Это первое преимущество. Во-вторых — вы молоды. Это второе. Попросите как следует военно-врачебную комиссию. Запаситесь характеристиками командования. Для такого морского волка, как вы, комиссия имеет право сделать исключение. Она будет завтра днем.