Крушение империи

– Много, – я покачал головой. Блин, это действительно было много. Во-первых, район довольно отдаленный. Конечная остановка метро. По нынешним меркам почти окраина… Во-вторых – это не совсем однушка. На самом деле это двушка, но одна комната забита хозяйскими вещами (а вот интересно, что же они такого ценного туда положили, учитывая всю эту недешевую бытовую технику и обстановку?) и закрыта на ключ. Так что сдают они ее как однушку, но квартплату, а также за отопление, воду и все остальное с нас будут брать именно как за двушку. И пусть это сейчас стоит не слишком дорого, ну по сравнению с будущими временами, но тоже ведь деньги! Маклер покосился на мою буквально окаменевшую любовь, а потом саркастически усмехнулся и развел руками.

– А давай, я доплачу тебе еще полтинник, а ты скинешь нам десяточку? – предложил я. Маклер задумался. Потом вздохнул.

– Я должен поговорить с хозяином, – после чего вышел в прихожую, где на тумбочке был установлен предмет вожделения многих и многих советских людей – телефон.

Нет, ходили слухи, что были какие-то города, в которых телефон можно было получить почти сразу же… то есть максимум в течение года. Во всех остальных городах и весях страны очередь на телефон составляла от трех до как бы даже и не пятнадцати лет. Ну, кроме партийных работников и сотрудников КГБ, которым телефоны ставились сразу. А вот уже всяким чиновникам от РОНО до Минздрава приходилось уже ждать несколько лет. Вся же остальная часть советских граждан могла ждать своей очереди десятилетиями. Причем даже те счастливчики, которым удалось разжиться собственной квартирой. Вернее, не даже, а именно они. Потому что на очередь для установки телефона сейчас можно встать, только имея собственное жилье! То есть телефон в нашей великой стране был куда менее доступен, чем жилище. А в этой квартире он имелся. Ну круть же!

– Ром, а мы-ы… – робко начала Аленка, но тут из коридора послышался громкий голос маклера:

– Предлагает шестьдесят!

Я усмехнулся и, сделав шаг, высунул голову в прихожую. Маклер напряженно смотрел на меня. Я покачал головой и ткнул в него пальцем, после чего потер друг о друга указательный и большой пальцы правой руки. Мол, при такой скидке мне-то какая выгода будет? Маклер досадливо сморщился и снова приник к трубке. Я же распрямился и снова повернулся к любимой. Она смотрела на меня взглядом голодного щенка. Похоже, ей очень хотелось пожить в этой квартире…

Школу я окончил с золотой медалью. Впрочем, если честно, это была не совсем моя заслуга. Последний год я из-за, так сказать, загруженности по общественно-спортивной линии заметно сбавил в учебе. Но учителя продолжали все так же ставить мне отличные оценки. Уж не знаю, по старой памяти ли, либо им это кто-то аккуратно посоветовал. Ну или они сами решили, что лучше не идти на принцип и не проверять, как на это отреагирует вышестоящее руководство. В настоящее время люди очень хорошо умели, так сказать, держать нос по ветру, отлично разбираясь, что, когда и при ком можно говорить или делать. Не все, конечно – правдорубы случались и здесь. Вот только судьба у них была куда более печальная, чем при любом «капитализме»… Ну а экзамены у меня вообще приняли чисто формально. Потому что в тот момент я был занят активной подготовкой к VII летней Спартакиаде народов СССР. То есть за границу меня больше не выпускали, но «внутри», похоже, решили использовать по полной. А что: комсомолец, спортсмен, отличник – прям классический представитель советской молодежи! Подрастающая смена строителей коммунизма!

Подготовка у меня, кстати, строилась странно. Потому что, несмотря на то что мне назначили тренера, он работал со мной в основном дистанционно. То есть он продолжал жить и работать в Москве, приезжая в наш городок максимум пару раз в неделю, я же тренировался дома. На местном стадионе. И по большей части без тренера. Как выяснилось, сейчас в марафонском беге тренеры исповедовали принципы айтишников моего времени: работает – не трогай. Вот меня и не трогали. Ну, почти… То есть у нас с тренером не было ни постановки какой-нибудь техники дыхания или работы ног, ни разбора возможных тактик бега, то есть ничего из того, чем я активно занимался на секциях что плаванья, что гимнастики, что самбо с боксом. Здесь же я просто бегал. Ну а тренер появлялся в основном для того, чтобы зафиксировать мои очередные результаты… Впрочем, может, дело было в том, что для мира марафонского бега СССР я был, так сказать, приблудным. Этаким «политическим назначенцем», чья карьера, по всем прикидкам, должна скоро напрочь закончиться. Поэтому на меня и не обращали особого внимания. Настолько, что даже согласились с моим категорическим отказом от любой химии…