Крушение империи

Получив доклад миссионера, епископ Антоний поручил изучить его специалисту по сектантским делам инспектору тобольской духовной семинарии Березкину. Дело затянулось, и во время его производства Распутин успел уехать в Петербург и там постепенно, как уже мною сообщено, втерся в доверие ко многим высокопоставленным лицам и получил доступ к высочайшему Двору. Между тем при обозрении следствия, произведенного весьма толково и обстоятельно Березкиным, подкрепленного свидетельскими показаниями, письмами, ссылками на догматы хлыстовского вероучения, не могло быть сомнения в том, что Распутин заправский хлыст, притом высшего полета, умелый пропагандист и растлитель душ православного простодушного люда. Он имел, по данным следствия, несомненную связь со многими пророками хлыстовства, между которыми играл не последнюю роль. Березкин в своем докладе тобольскому епископу заявил, что для него нет никаких сомнений в сектантстве Распутина, но, считая, что дело должно быть направлено светской власти для судебного преследования вредного еретика, Березкин полагал необходимым произвести некоторые дополнительные исследования и засим уже передать дело прокурорскому надзору. Преосвященный Антоний тобольский, на основании такого заключения, предписал тобольской духовной консистории в точности исполнить указания Березкина и передать Григория Ефимова Распутина в распоряжение судебной власти. Пока длилась эта процессуальная волокита, Распутин вернулся из Петербурга в родное село. Но вернулся он оттуда с значительными денежными средствами, начал строить себе прекрасный дом с богатой обстановкой. Он хвастался уже открыто милостями членов царского дома — показывает всем их подарки: например, богатый золотой крест на золотой цепи, медальон с портретом императрицы Александры Феодоровны, портреты высокопоставленных лиц с соответствующими надписями, щеголяет в богатых собольих шубах, словом, из гонимого сектанта преображается во влиятельное лицо, перед которым многие уже начинает заискивать.

После резолюции епископа о привлечении Распутина к суду дело заканчивается указом синода о бытии по высочайшему повелению преосвященному Антонию, епископу тобольскому, — архиепископом тверским и кашинским, т. е. перемещением епископа. Так и не состоялся суд над еретиком. Впоследствии я узнал от весьма компетентных лиц, что, во избежание излишнего скандала, тобольскому епископу предложили на выбор: или прекратить начатое против Распутина дело и ехать с повышением в архиепископы в Тверь, или же удалиться на покой. Он избрал первый вариант, и дело Распутина заглохло.

Изучив всесторонне и обстоятельно все порученное мне дело, я составил сжатый доклад и 8 марта 1912 года послал государю свою просьбу о приеме меня для доклада ему во исполнение возложенного на меня высочайшего поручения.

На мое ходатайство о всеподданнейшем докладе долго не было ответа. Мне стало известно, что императрица упорно сопротивляется моему вторичному докладу с документами в руках. Наконец, за несколько дней до отъезда царской семьи в Крым председатель Совета Министров В. Н. Коковцов получил мое ходатайство о приеме, на котором государь начертал: «Прошу В. Н. передать председателю Думы, что я его принять не могу и не вижу в этом надобности, так как полторы недели тому назад я его принимал. Кроме того, прения по смете синода приняли неправильное направление, которое мне не нравится. Прошу вас и председателя Думы принять меры к тому, чтобы этого не повторялось».

Мы оба обомлели, читая эти строки, которыми был нанесен афронт Думе и оскорбление ее председателю, так как по основным законам последний сносится непосредственно с верховной властью[45]. Здесь же передавалось поручение через премьера, который на это прав не имел. Я объявил Коковцову, что достоинство Думы оскорблено и мне придется выйти в отставку и снять с себя придворное звание. Получился бы конфликт между Думой и царем, т. е. как бы революционное направление Думы, что еще более осложнило бы и без того тяжелое положение.

Тогда мы решили следующее: Коковцов должен ехать на следующий день в Царское, объяснить государю неловкость его ответа и добиться или приема или личного письма по адресу председателя Думы. Так и было сделано. Коковцов хорошо исполнил поручение, передал мои слова и желание выйти в отставку и снять придворное звание. На что государь сказал:

— Я обижать его не хотел, напротив, я им очень доволен. Дума стала другая при нем: ассигновали на флот и артиллерийское ведомство… Что же делать?

Коковцов посоветовал написать собственноручное письмо, и на другой день я получил его со следующим содержанием: «Не имея времени перед отъездом в Крым принять вас, прошу доставить письменный доклад».

Письмо я сохранил у себя.

От Думы я скрыл этот инцидент и сообщил только о собственноручном письме с просьбой прислать письменный доклад. И то многие выражали негодование, что государь принимал Балашева[46], студентов-академиков, многих представлявшихся лиц, а для председателя Думы времени не нашлось.