Крушение империи (СИ)

Предложение мсье Жерара дома никого не заинтересовало. Поэтому ни на Парижский марафон, ни куда-то еще я больше не поехал. Так что жизнь, постепенно, вошла в обычную колею — утренняя пробежка вдоль Невы, универ, легкая тренировка, три-четыре часа за пишущей машинкой. В феврале я выцыганил в военкомате направление на курсы подготовки водителей в ДОСААФ. Ну и установил кое-какие дополнительные контакты. Чтобы мне подтвердили ту самую приписку, которую дали еще дома. Ну его на хрен эту войну… А в марте снова приехала Аленка, и мы с ней, кроме всего прочего, пробежались по кабинетам нашего факультета, где я представил ее как свою невесту и их будущую студентку, ненароком помянув, что по возвращении из армии собираюсь продолжить учебу именно в ее группе. Где бы и в каком бы университете или институте она не находилась… А что — я гордость универа и факультета или как? Хотят меня и дальше видеть в своих рядах — пусть поспособствуют. В это время в универе как раз проходили «Дни открытых дверей», так что специально искать и договариваться о встрече ни с кем не потребовалось.

Ну а в середине мая, как я уже упоминал, мне пришла повестка…

— Так, призывник, ты кто?

— Я поднял взгляд. Передо мной слегка нависая, возвышался дюжий мужик в обычном полевом ПШ с погонами капитана. Но, отчего-то, с парашютиками с крылышками на петлицах. У ВДВ ж своя форма — ну такая, чтобы майка-тельник была уголком видна. Или я что-то путаю?

— Марков Роман, товарищ капитан! — бойко ответил я, подскакивая. Армейские привычки сработали раньше, чем мозги. Капитан окинул меня удовлетворенным взглядом.

— Так, команда какая?

Я ответил. Капитан нахмурился.

— Так, иди за мной, — после чего повернулся и двинулся куда-то вглубь коридоров.

Петляли мы не очень долго. Пара поворотов, и мы ввалились в какой-то кабинет, в котором сидел старшина сверхсрочник. Ух ты! А такие что, еще остались? Их еще не всех в прапоры переаттестовали?

— А ну-ка покажи личное дело вот этого гвардейца? — приказал ему капитан. Прапор недовольно покосился на него, но не стал ничего возражать. Только буркнул мне:

— Имя, фамилия, команда…

Я назвался. Он порылся в своих завалах и выдал капитану папку. Тот заинтересованно раскрыл ее и углубился в чтение.

— Фьюи, — присвистнул он через пару минут, после чего уставился на меня плотоядным взглядом. — пойдет. Оформляй мне этого взамен заболевшего!

— Но, товарищ капитан… — вскинулся прапор.

— Что такое?! — взрыкнул тот. — Забыл какая у меня команда? А ну шевелись, давай!

И уже через два часа я, вместе с двумя десятками таких же стриженных пацанов, трясся в электричке Ленинград-Псков, потихоньку занимаясь осознанием факта, что все мои усилия оказаться подальше от этой никому не нужной войны пошли полным прахом…

На КМБ[10] нас привезли в полевой лагерь неподалеку от деревни Череха. Здесь на постоянной основе был дислоцирован один из полков семьдесят шестой гвардейской воздушно-десантной дивизии, которую все называли Псковской. Так что оснащение и содержание учебного пункта для новобранцев повесили на шею именно этой части. Но жили мы совершенно отдельно — в палатках.

Как выяснилось, для десантника я, со своими ростом, весом и размерами, все-таки оказался крупноват, зато мой студенческий статус и полный набор открытых — от «А» до «С», категорий в водительском удостоверении привели к тому, что я был отобран для дальнейшей учебы на сержанта-водителя. Но откомандировывать меня туда должны были только после полного прохождения КМБ или, как это сейчас называлось — учебного пункта, и принятия присяги. Как, впрочем, и всех остальных, кто был отобран для обучения по каким-то более сложным воинским специальностям.

Сам КМБ занял где-то месяц. Но начался он только после того, как прибыли последние команды призывников. Вследствие чего те, кто, в отличие от меня, прибыл в первых командах, провели в этом лагере целых два с лишним месяца… Втянулся я быстро. Когда я учился в военном училище мы тоже на лето уходили в полевые лагеря и так же жили в палатках. Так что для меня все было более-менее знакомо. А вот многим из тех, кто попал в такие условия впервые — поначалу было тяжко. Но потом втянулись все. Человек — тварь приспосабливаемая, и способен выжить в таких условиях, в которых любое животное быстро отдаст концы. Люди приспособились к жизни на всей поверхности планеты — от экватора и до ледовитых океанов, от долин и впадин, расположенных ниже уровня моря и до склонов и вершин гор, освоив их до высот ажно в четыре с лишним километра. Да ни одно животное не имеет такого протяженного ареала расселения! Причем произошло это в седой древности, когда никакими особенным технологиями люди еще не обладали.