Крушение империи. Записки председателя Государственной думы

Еще до революции 1905 года М.В. было ясно, что тогдашнее государственное устройство России отжило свое время: еще в январе 1905 года в Дворянском собрании в Екатеринославе М.В. проводил мысль, что дворянство «на основании статьи 65 Положения о дворянстве» обязано довести до государя сведения о тех настроениях, которые неразрывно связаны с неудачами нашего оружия в Маньчжурии.

Он предлагал «повергнуть к стопам его величества верноподданнейшие чувства дворянства с указанием, что существующее положение о Государственном совете является устарелым и что в Совет следует влить свежие силы из выбранных от дворянских обществ и земских собраний». Это крайне скромное пожелание было тогда признано екатеринославским дворянством слишком радикальным. Перед революцией те же дворяне через Родзянко просили об ответственном министерстве…

Человек исключительной политической честности, сильной воли, благородного патриотизма, Родзянко в то же время обладал редким даром государственного предвидения, чем были награждены далеко не многие его современники. Он предупреждал – его голосу не хотели внять; его с разных сторон, снизу и сверху, звали на авантюру – он не пошел.

Когда брат царя великий князь Михаил Александрович, прежде чем подписать отречение, спросил М.В., может ли он гарантировать ему безопасность в случае, если он вступит на престол, Родзянко ответил: «Единственное, что я вам могу гарантировать, – это умереть вместе с вами».

На исходе хилого владычества Керенского, которого Родзянко не раз убеждал, усовещевал, которому грозил, М.В. взялся организовать в российском масштабе процесс томившегося тогда в Быхове генерала Корнилова. Защиту Корнилова брали на себя лучшие адвокаты Москвы и Петрограда, и М.В. заручился обещанием некоторых капиталистов дать нужные для ведения процесса средства, но… пришел большевистский переворот. И на стенах Петрограда среди множества красных плакатов можно было прочесть объявление большевиков, обещавших пятьсот тысяч тому, кто живым или мертвым доставит в Смольный институт бывшего председателя Думы Михаила Родзянко.

Под охраной донских офицеров М.В. должен был спасаться из столицы, но и на этом не окончились его муки. Красновский период на Дону, Ледяной поход, в который пошел председатель Думы вместе с зеленой молодежью – горстью храбрецов, потому что, как он говорил, ему некуда было больше идти, затем добровольческий период и эмиграция принесли немало новых обид и оскорблений Родзянко и приблизили конец его жизни.

Записки председателя Думы Михаила Владимировича Родзянко – лучший памятник этому большому русскому человеку, для которого превыше всего была Родина.

В. Садыков [1] . Последний председатель Государственной Думы

«Родзянко сделал революцию, он виновник всего нашего горя и несчастья» – вот клич, пущенный с легкой руки бесчестных людей, стремившихся всеми помыслами своими хоть как-нибудь сложить с себя ту долю ответственности, которая всей тяжестью ложится на всю русскую интеллигенцию, и в особенности на те классы, которые непосредственно стояли у власти последнее десятилетие или были близки к правящим кругам того времени.

Этот клич был с особенной легкостью воспринят на чужбине беженской массой в Сербии, и эту клевету усиленно культивировали в народе люди, стоявшие на верхах, взявшие добровольно на себя заботы о беженцах.

Необходимо им было, не щадя сил и здоровья, поддерживать это нелепое, если не сказать больше, обвинение, ибо совершенно ясно – они боялись вопроса, обращенного к ним: «А вы, господа хорошие, что делали в то время? Что вы сделали, чтобы спасти родину и несчастного царя, портретами которого вы так старательно обвешиваете себя здесь, на чужбине?»

Еще более обидно то, что как на виновника несчастья всего русского народа указывали на Михаила Владимировича и среди военной среды, среди остатков той доблестной армии, которую так любил покойный председатель Государственной думы и на заботу о которой он положил столько сил и здоровья.

Когда в Сербии началась самая настоящая травля Михаила Владимировича, чем особенно отличалась натасканная в соответствующем духе военная молодежь, он, долго, кротко и с громадным достоинством переносивший всевозможные оскорбления и издевательства, наконец не выдержал и отправился к уполномоченному по делам русских беженцев Палеологу[2], к которому сходились все нити указанной травли.

На вопрос, чем объясняется такая линия поведения этого почтенного политического деятеля, Палеолог ответил коротко и довольно определенно:

«Я творю волю пославшего меня».

Пришлось идти к «пославшему», и свидание с генералом Врангелем объяснило все.

«Армия не должна заниматься политикой. Нам нужно было указать на кого-нибудь как на виновника революции, и мы избрали вас».

Свой тяжелый крест Михаил Владимирович безропотно нес до конца, и никто, за исключением, быть может, самых близких ему людей, не чувствовал и не понимал той драмы, которую переживал этот кристальной честности человек и политический деятель.