«Я всегда был и буду убежденным сторонником представительного строя на конституционных началах, который дарован России великим Манифестом 17 октября 1905 года, – говорил Родзянко, – укрепление основ которого должно составить первую и непреложную заботу русского народного представительства».
События 1905 года заставили многих людей, неравнодушно относившихся к судьбам родины, активно заняться политической деятельностью. М.В. Родзянко, возглавивший наряду с А.И. Гучковым партию октябристов, быстро приобретавшую популярность в обществе, выдвигается в число наиболее заметных политиков. В 1906–1907 годах он является членом Государственного совета, представляет там интересы земского движения.
В состав Первой и Второй Дум октябристы в качестве значительной сильной фракции не вошли. Впрочем, и сами Думы первого и второго созыва просуществовали недолго.
В 1907 году Родзянко прошел на выборах в Третью Думу. В связи с этим он принял решение сложить с себя полномочия члена Государственного совета, как и Гучков, его партийный соратник, вместе с которым Родзянко занял лидирующее положение во фракции октябристов. Гучков был во фракции октябристов первым лицом, а Родзянко – товарищем (заместителем) председателя фракции.
В Третьей Думе М.В. Родзянко занял еще один важный пост – ему предложили возглавить земельную комиссию. Вопрос о земле был наиболее острым и болезненным для того периода, и деятельность комиссии осложнялась множеством политических проблем и разногласий государственного масштаба. Октябристы в области земельных реформ поддержали политику П.А. Столыпина, у которого было много противников.
После того как А.И. Гучков, разочаровавшись в столыпинских принципах, в знак протеста оставил пост председателя Государственной думы, на эту должность был избран М.В. Родзянко. Он так хорошо «пришелся» на этот пост, что оставался бессменным председателем и в следующей, Четвертой Думе.
Депутат Думы А.А. Ознобишин вспоминал в эмиграции: «В интересах справедливости, однако, должен сказать, что по росту, фигуре, осанке и голосу лучшего председателя в Думе нельзя было найти, и вообще заседания Родзянко вел хорошо и довольно беспристрастно».
Другой депутат, профессор М.М. Новиков, при полном уважении к личности председателя, не мог не отметить и присущие Родзянко комические черты: «Председатель Думы М.В. Родзянко обладал солидной, внушительной внешностью. Он авторитетно и умело вел собрания. Лишь при одном обстоятельстве он становился несколько комичным. Это было, когда слово предоставлялось социал-демократическому депутату. Я не знаю почему, но эти депутаты, в отличие от теперешних большевистских вождей, казались людьми простоватыми и недалекими. Они не произносили своих речей, а считывали с заранее приготовленной рукописи, что запрещалось думским наказом. Родзянко, как только замечал это, делал „стойку“ то есть внимательно присматривался, весь вытягивался вперед, а иногда и вставая с места. Убедившись в том, что его подозрение справедливо, он останавливал оратора, напоминая ему думский наказ. Оратор, пробормотав несколько невнятных фраз, вновь обращался к рукописи, за что получал второе предостережение, а после третьего лишался слова».
Однако не все думцы считали его «лучшим председателем». П.Н. Милюков, стараясь соблюдать объективность в оценках, тем не менее оставил весьма противоречивую характеристику личности Родзянко: «М.В. Родзянко мог бы поистине повторить про себя русскую пословицу: без меня меня женили. Первое, что бросалось в глаза при его появлении на председательской трибуне, было: его внушительная фигура и зычный голос. Но с этими чертами соединялось комическое впечатление, прилепившееся к новому избраннику. За раскаты голоса шутники сравнивали его с „барабаном“, а грузная фигура вызвала кличку „самовара“. За этими чертами скрывалось природное незлобие, и вспышки напускной важности, быстро потухавшие, дали повод приложить к этим моментам старинный стих:
Бульон, конечно, с большой буквы: Готфрид Бульонский, крестоносец второго похода.
В сущности, Михаил Владимирович был совсем недурным человеком. Его ранняя карьера гвардейского кавалериста воспитала в нем патриотические традиции, создала ему некоторую известность и связи в военных кругах; его материальное положение обеспечивало ему чувство независимости. Особым честолюбием он не страдал, ни к какой „политике“ не имел отношения и не был способен на интригу. На своем ответственном посту он был явно не на месте и при малейшем осложнении быстро терялся. Его нельзя было оставить без руководства, и это обстоятельство, вероятно, и руководило его выбором. За ним стояла небольшая группа октябристских лидеров, во главе с главным оракулом, Николаем Васильевичем Савичем».