Крушение карьеры Власовского

Конец его мечтаниям о колонизаторской миссии в этой огромной стране, конец мечтаниям о роли хозяина, повелевающего миллионами и миллионами безгласных рабов.

Люди в этой стране оказались сильнее его в чем-то самом большом, самом главном.

Они не только защелкнули наручники на его запястьях. Им удалось сломать в нем то, без чего не может существовать ни один человек на земле, — волю к жизни.

В конце концов что особенно изменится, если погибнет не только он сам, но и все те, кто помогал ему выполнить задание Петер-Брунна?

Черт с ним, с этим катером, который в двенадцати запретных милях от берега будет тщетно ждать сигнала…

Черт с ним, с этим грязным франтом Гонским и его трусом племянничком…

Наплевать на этого мужика, умирающего сейчас на плащ-палатке.

И черт с ней, со всей этой поганой лавочкой, которая именуется жизнью. Как она его надула!

И на повторное приказание подполковника Сумцова Каурт почти равнодушно ответил:

— Да, повезу…

Глава двадцать первая Любить — это верить

Чем больше спадал зной этого уже по-настоящему летнего дня, тем сильнее становилось волнение, владевшее Антоном Матвеевичем.

Старик буквально не находил себе места.

То он поглядывал на часы, то вдруг выходил на улицу и задерживался у подъезда, как бы ожидая, не остановится ли у дома одна из проезжающих машин. То возвращался наверх в квартиру и звонил по телефону в физический институт. В который раз он спрашивал, не появлялся ли случайно Василий Антонович.

Мария Кузьминична, уже привыкшая за последнее время к странностям мужа, с болью в сердце следила за стариком.

Наконец, когда он в третий раз стал звонить в институт, она не утерпела и завела разговор.

— Ты что, Антоша, взволнованный какой? Радоваться бы надо… — попыталась улыбнуться она. — Только подумай: дулись наши молодые друг на друга, в молчанку играли, а тут, гляди, поехали парочкой вместе за город… — Мария Кузьминична задумалась, как бы подбирая самые веские доказательства счастливой жизни ее сына.

— Эх, мать, — махнул на нее рукой Антон Матвеевич, — добрая ты, хорошая, а ведь не понимаешь, каково там нашим…

— Что, Антоша? Ведь они собирались… — испугалась Мария Кузьминична.

— Рыбу удить… — спохватился старик.

Да разве мог он сейчас омрачить это верное сердце и рассказать обо всем, что произошло за эти два дня?

А главное о том, что, может быть, в этот момент жизнь их единственного сына находится в смертельной опасности?

Пусть уж лучше он один несет эту тяжесть…

Сейчас Антону Матвеевичу мучительно стыдно вспоминать, что ему показалось, как, выслушав гнусное предложение «монтера», сын поколебался. Черта с два! Эта сволочь еще узнает, кто такие Сенченки…

Да разве Сенченки одни!

И снова Антон Матвеевич то с тревогой поглядывал на часы, то подходил к окну. Нет. Василия не оставят в беде. И старик вспомнил, как сразу же после визита «монтера» они вместе с сыном пошли именно туда, где охраняют жизнь советских людей, спокойствие Советской страны.

Каким душевным человеком оказался этот товарищ Важенцев! И какая беда, что он не нашел в себе ума прийти туда раньше…

Неужто струсил за свою старую шкуру? Нет, не это. За сына испугался… В самое больное место ударили, подлецы. Но и этого не надо было бояться. Поняли бы, разобрались… А теперь и мучайся… Ведь Василию пришлось сунуться прямо зверю в пасть.

И кто знает, чем все это кончится?..

— Рыбу удить? — робко переспросила Мария Кузьминична. — То-то Вася удочку взял…

Василий и Людмила появились в дверях внезапно.

— Боже ж мий! Да ось воны наши рыболовы! — всплеснув руками, радостно воскликнула Мария Кузьминична, как всегда в минуты волнения переходя на украинский язык.

— Ну, что же, поймали? — так и подался вперед отец.

— Да, не сорвалось! — сказал запыленный, усталый, но сияющий Василий.

Хотя беглый взгляд Марии Кузьминичны не обнаружил в «авоське» ничего, даже приблизительно подходящего для доброй наваристой ухи, она воздержалась от ненужных вопросов. Но зато, уединившись с отцом в кабинете, Василий рассказал обо всех сегодняшних событиях с того момента, как он с женой вышел из поезда на станции Глебовка, до встречи на шоссе с «ремонтными рабочими».

А за этой внешней канвой было нечто самое для него сокровенное, чему он еще не нашел достаточно полновесных слов.

Антон Матвеевич слушал.

— От, здорово! Говорил, что те собаки ще узнают, хто такие Сенченки! — изредка перебивал он рассказ сына.

Особенно восхитил его один эпизод.

— И Людмила! С пистолетом!

Весь облик старика преобразился — даже рыжеватые усы, казалось, приобрели былую лихую воинственность.

— Так я ж всегда говорил, что она герой, что она себя еще покажет, — прощая невестке все грехи — прошлые, настоящие и даже будущие, — восклицал старик.

А по поводу неожиданного поступка водителя машины только глубоко вздохнул:

— Видать, тоже запутали человека… Но вину искупил.

И все же он заметил, что сыну хочется остаться одному.

Василию Антоновичу действительно этого хотелось. Он раздумывал.

Странно: виски уже начали седеть, а он снова, как при вступлении в комсомол, точно проверил себя еще раз.