Крушение мировой революции - Брестский мир

кевича, Когана-Бернштейна, Веденяпина, Е. Ратнер, Фирсова

(Розенблюма), Гендельмана, Затонского, Ракова и Берга. Только

первые трое вошли затем в руководство партии левых эсеров.

Камков. Две тактики, с. 11.

Подтверждением этому служит, например, тот факт, что левые

эсеры, отколовшись от ПСР и даже создав собственную партию,

ни в чем не изменили эсеровской программе. "Надо идти за

жизнью, -- указывал на Первом съезде ПЛСР делегат Данильке

вич. -- [...] Если бы мы стали тут вырабатывать программу

партии, то это у нас заняло бы массу времени, а время не терпит,

нужна работа на местах. Мы должны отправляться на места и там

строить партию [...]. Мое предложение сводится к тому, чтобы

здесь не изобретать никакой программы, ограничиться старой,

уехать на места, и там жизнь покажет, какие изменения внести в

эту программу". (Протоколы Первого съезда ПЛСР, с. 32.).

24 Для иллюстрации происходящего можно привести выдержки из

одного обширного документа -- протокола "Объединенного засе

дания Ростово-Нахичеванского на Дону Совета рабочих депута

тов, фабрично-заводских комитетов и правлений профессиональ

ных союзов", созванного 15 (28) февраля 1918 года:

"Я. И. Коломейцев предлагает включить в порядок дня вопрос о снятии военного положения [...]. Представитель от комитета рабочих из Донских гирл говорит, что в порту арестовывают рабочих, что жизнь их в опасности [...] они не могут нормально

27

работать [...] Б. С. Васильев заявляет, что в данный момент есть нечто поважнее хлеба -- нужно в первую очередь говорить об ужасах, творящихся в городе, о непрекращающихся расстрелах и о спасении человеческих жизней. Предложение это вызывает замешательство среди членов военно-революционного комитета. После совещания слово получает Антонов [Овсеенко], начальник Красной гвардии. В короткой речи он рассказывает [...] [что] в тех организованных расстрелах, которые производятся до сих пор, военно-революционный комитет неповинен. Их производят по приказу штаба Сиверса [...]. Все арестованные, находящиеся в военно-революционном комитете и Красной гвардии, надежно охраняются и оттуда никто выведен [на расстрел] не был [...]. Вторым докладчиком выступает Частнов -- по продовольственному вопросу. Положение в городе -- по мнению докладчика -- катастрофическое. [...] Никаких запасов [...] нет. (...) Транспорт совершенно расстроен. Еще хуже на рудниках и в Донецком округе -- оттуда приезжают делегаты и умоляют спасти их от голода. Угля в Ростове также нет, так как подвоз его также прекратился [...]. Равикович -- секретарь военно-революционного комитета [говорит, что] [...] сейчас у нас в городе царит двоевластие. Штаб Сиверса [...] [и] военные комиссары Антонов, Войцеховский, объявившие себя высшей и неограниченной властью в городе. Эти гастролеры приехали из Харькова и мешают всей нашей работе. [...] Нам объявили, что вводится цензура для всей печати -- в том числе и для Известий военно-революционного комитета. Мы заявили категорический протест, на что последовало разъяснение, что [...] в случае сопротивления нас будут арестовывать! [...] Тогда мы обратились к тов. Антонову. "Власть принадлежит Совету, -- заявил нам Антонов, -- но только Совету революционному, а ваш Совет никуда не годится и я его разгоню!" После долгих убеждений Антонов согласился, что этого делать не следует, но что пока будет военное положение -- будет и диктатура Войцеховского [...]. Степанов (левый эсер), заявляет, что ему и его товарищам по комитету обидно слышать упреки, что их руки в крови [...]. Да, германцы идут на Россию, но это идут империалисты, и их движение вызовет революцию в Германии и пожар во всей Европе. Я верю, товарищи, еще не все пропало. [...] Войцеховский. Не для конфликтов с товарищами большевиками шел я сюда в Ростов [...]. Но я заявляю, что мы не остановимся перед репрессиями по отношению к тем Советам, которые станут на нашей дороге [...]. Собрание расходится при общем подавленном настроении" (АИГН, 6/3).

28

ГЛАВА ПЕРВАЯ

БОЛЬШЕВИКИ И ГЕРМАНИЯ

Уже в первые дни после Октябрьского переворотд Ленин разошелся с большинством своей партии по вопросу, касающемуся заключения мира: вопреки ожиданиям социалистов он выступил с принципиальным согласием подписать с "империалистическим" германским правительством не всеобщий, а сепаратный мир1. Неудивительно, что самым простым объяснением ленинского шага были взятые им еще до возвращения в Россию обязательства перед германским правительством2.