Крушение мировой революции. Брестский мир

Светлов был в полной растерянности и недоумении. Он указал на безосновательность обвинений ПЛСР в попытке свержения советской власти и поставил под сомнение причастность партии в целом к убийству Мирбаха, указав, что результаты расследования, произведенного следственной комиссией, еще не обнародованы, и «более спокойная оценка того, что произошло» побуждает «откинуть квалификацию действий» ЦК ПЛСР «как попытку захвата или свержения советской власти». «Здесь совершенно определенно был террористический акт», сказал Светлов, «попытки захвата или свержения советской власти не было»[171].

Следственная комиссия, фактически, пришла к аналогичному заключению. Но таких результатов расследования больше всего опасались руководители РКП(б). Поэтому комиссию, только что начавшую работу, спешно распустили. Стучку в начале сентября послали в Берлин. Шейнкмана вернули в Казань (где 8 августа он был расстрелян освободившими город белыми)[172]. 13 сентября коллегия наркомата юстиции вынесла постановление о передаче дела в следственную комиссию Ревтрибунала при ВЦИК. Но дальнейшее расследование, по существу, прекратилось, хотя главный обвиняемый — Блюмкин — еще не был выслушан. Показания об июльских событиях он дал только в апреле-мае 1919 года. «Все сознательные работники и такие члены партии», как Спиридонова, искали в те месяцы «объединения» с большевиками, — показал Блюмкин, — и если не нашли его, то не по своей вине». В Трехсвятительском переулке 6 и 7 июля «осуществлялась только самооборона революционеров», «восстания не было», «убийство Мирбаха завершилось совершенно неожиданными политическими последствиями»: «мало того, этот акт был истолкован советской властью как сигнал к восстанию левых эсеров против нее»; «вместо выступления против германского империализма он был превращен в вооруженное столкновение двух советских партий»[173].

В 1922 году было впервые опубликовано письмо Спиридоновой, написанное 17 июля 1918 года и тоже отрицающее заговор против советской власти:

«Газеты читаю с отвращением. Сегодня меня взял безумный хохот. Я представила себе — как это они ловко устроили. Сами изобрели «заговор». Сами ведут следствие и допрос. Сами свидетели и сами назначают главных деятелей — и их расстреливают [...]. Ведь хоть бы одного «заговорщика» убили, а то ведь невинных, невинных. [...] Как их убедить, что заговора не было, свержения не было [...]. Я начинаю думать, они убедили сами себя, и если раньше знали, что раздувают и муссируют [слухи], теперь они верят сами, что «заговор» [был ]. Они ведь маньяки. У них ведь правоэсеровские заговоры пеклись как блины»[174].

Однако и Блюмкина, и Спиридонова со своими признаниями опоздали. 6 июля началось стремительное падение партии левых эсеров[175], от которого она уже не оправилась. Если на Пятом съезде Советов ПЛСР располагала более чем 30% всех мандатов, то на Шестом, состоявшемся всего лишь через четыре месяца, левые эсеры владели лишь одним процентом голосов, 98% депутатских мест принадлежали теперь большевикам[176], причем члены левоэсеровской партии винили в июльских событиях самих себя и ЦК собственной партии; комплекс того, что большевики были преданы ими в критический для коммунистической революции момент, не покидал многих левоэсеровских лидеров[177], а низы партии, критикуя ЦК ПЛСР[178], встали на позиции большевизма[179].

бой значительной политической силы. Эту победу большевики одержали благодаря тому, что умело использовали тактику левого блока, постепенно отсекая наиболее правые части его: сначала кадетов и Учредительное собрание, затем — анархистов, эсеров и меньшевиков и, наконец, своих вчерашних союзников — левых эсеров. Последнее стало возможно благодаря безусловному таланту Ленина как тактика, способного в критические минуты, руководствуясь своей интуицией, глубоко веря в правильность своих действий, принимать рискованные решения, всегда побеждая (и тем создавая себе все больший и больший авторитет в ЦК партии).

После захвата власти большевиками угроза личной власти Ленина возникала, по крайней мере, четыре раза. Первый раз — когда условием создания «однородного социалистического правительства» ставилось невключение в состав этого правительства Ленина. Второй раз — когда еще не было ясно соотношение сил сторонников и противников Учредительного собрания в первых числах января 1918 года. И в первом, и во втором случае большевиков спас блок с левыми эсерами — экстремистским крылом эсеровской партии, выделившимся из ПСР для того, чтобы на практике оказать большевикам помощь своими функционерами и своей крестьянской программой и тем самым спасти от неминуемого краха революцию, с которой левые эсеры отождествляли себя и большевиков.