Делались намеки на то, что из Украины, где уже разгорается восстание, революция через Польшу и Галицию перекинется в Австро-Венгрию, войска которой уже переходят на сторону Советов[47]. Положение в Германии тоже описывалось исключительно как предреволюционное[48]. Впрочем, и во всех остальных европейских странах тоже ожидалась в скором времени революция[49]. Наконец, 22 августа стало известно о том, что страны Антанты требуют от Германии аннулирования Брестского соглашения как предварительного условия для начала мирных переговоров[50].
В такой ситуации согласие советского правительства на новый раунд переговоров с Германией в августе 1918 года могло бы показаться неразумным. Однако оно объяснимо. После убийства Мирбаха большевики перестали видеть в Германии основного своего врага, дни могущества которого были сочтены. Теперь уже всерьез обозначился другой грозный противник — Антанта, усиливающаяся по мере ослабления Германии и начавшая интервенцию в Россию. Ослабление Германии было теперь в интересах большевиков постольку, поскольку оно не вело к заключению европейского мира. Война, кроме того, увеличивала шансы на мировую революцию, в то время как мир на Западном фронте грозил открытием совместных военных действий европейских держав против ленинского правительства в России[51].
Переоценивая решимость своих противников уничтожить большевистский строй, Ленин считал, что Антанта потребует от Германии отстранения большевиков от власти. Если так, нужно было любыми средствами продлять мировую войну, сделавшись союзником Германии и оттягивая поражение немцев. 20 августа Ленин написал знаменитое «Письмо к американским рабочим», в котором призвал их оказать помощь «германскому пролетариату», иными словами, просил не воевать против Германии. В те же дни началось срочное минирование мостов по линии Северной железной дороги от Москвы до Вологды для взрыва их при приближении англо-французских войск[52]. Только в этом свете объяснимо согласие советского правительства подписать 27 августа три дополнительных к Брест-Литовскому мирному соглашению, договора[53].
Когда 2 сентября во ВЦИК стал вопрос о ратификации соглашений, большевистская фракция не была против, а в оппозиции оставалась только незначительная фракция максималистов. От ее имени против ратификации договоров выступил Архангельский, подвергший резкой критике доклады большевиков Чичерина и П. А. Красикова. Архангельскому возразили бывший левый эсер Закс, переназвавшийся народным коммунистом, и Каменев. Закс назвал августовские соглашения самыми тяжелыми из тех, которые заключали большевики, но предложил ратифицировать договоры, назвав их «очередной передышкой». Каменев также указывал на временность уступки немцам и высказал надежду на скорую европейскую революцию[54]. Большинством голосов договоры были ратифицированы.
15 сентября войска Антанты прорвали Балканский фронт; стало ясно, что мировая война подходит к концу. 27 сентября капитулировала Болгария. На Западном фронте развернулось наступление на линию Гинденбурга — последнюю линию обороны немцев. В тот же день линия была прорвана, и Людендорф, действовавший до тех пор хладнокровно, заявил 29 сентября, что в течение суток Германия обязана запросить Антанту о перемирии, так как иначе произойдет катастрофа[55].
В эти решающие для судеб мировой революции дни Ленин оказался выведен из строя пулями неизвестного террориста, стрелявшего в Ленина 31 августа. Попытки чекистов (а затем и историков) приписать эти выстрелы по некоторым данным эсерке, по другим — анархистке Ф. Каплан не кажутся убедительными[56]. Так или иначе, Ленин был отстранен от власти еще и ранением. Германская революция созрела и пришла в его отсутствие. Пересмотрел ли он свой взгляд на передышку в те дни? Внешне может казаться, что да. 1 октября, находясь на излечении на даче в Горках, под Москвою, Ленин написал письмо Свердлову:
«Дела так «ускорились» в Германии, что нельзя отставать и нам [...]. Надо собрать завтра соединенное собрание ЦИК, Московского Совета, Райсоветов, Профессиональных союзов и прочая и прочая [...]. Назначьте собрание в среду в 2 ч. [...] мне дайте слово на 1/4 часа вступления, я приеду и уеду назад. Завтра утром пришлите за мной машину (а по телефону скажите только: согласны)»[57].