Крушение России. 1917

Врасплох была застигнута исполнительная власть. «События 23 февраля наступили внезапно», — свидетельствовал Протопопов. То же утверждал Петроградский градоначальник генерал Балк: «До 23 февраля никаких распоряжений по части усиления нарядов на улицах и в других местах не делалось. 23 февраля с раннего утра началась совершенно неожиданная для меня забастовка половины фабрик и заводов. Это движение застало нас врасплох — нарядов полиции не было на улицах, и я вызвал части, всегда имевшиеся в моем распоряжении — конную полицию, жандармский дивизион и кавалерийские отряды»[1726].

Протопопов просил Хабалова выпустить воззвание к населению города с разъяснением, что хлеба хватает. Тот вызвал руководителей хлебопекарных предприятий и разъяснил им, что волнения вызваны не столько нехваткой муки, сколько провокациями врагов России. Хабалов требовал от продовольственных властей увеличить отпуск муки для пекарен, те призывали к экономии, ссылаясь на достаточность запасов в лавках. Командующий Петроградского военного округа отрядил генерала для поручений Перцева лично проверить ситуацию: во всех лавках на Гороховой мука была[1727].

В 11 вечера Балк собрал в большом зале градоначальства совещание для оценки положения и выработки диспозиции на следующий день. Председательствовал Хабалов, присутствовали начштаба генерал-майор Тяжельников, и.о. командира всех гвардейских частей полковник Павленков (замещавший отбывшего в отпуск генерала Чебыкина), командир Донского казачьего полка полковник Троилин, шесть начальников военных районов, на которые был разделен город, генерал Глобачев, секретарь градоначальника Кутепов и другие высшие армейские и полицейские чины Петрограда. При разборе действий войск было установлено, что хорошо действовал 9-й запасной кавалерийский полк, зато казачий полк «во всех случаях бездействовал». Троилин оправдывался тем, что «полк только что пополнен, казаки не опытны в обращении с толпой, могут действовать только оружием, кони их не приучены к городу». Нагаек у казаков не оказалось вовсе, и Хабалов приказать выделить по 50 копеек на казака для их немедленного приобретения. Было решено приказать всем наличным силам быть готовым немедленно перейти «в третье положение», то есть занять все соответствующие районы с переходом полиции в подчинение военным. Градоначальник Балк приказал выдвинуться с утра во все ключевые точки, мобилизовать всю полицию, усилив ее казачьими и Кавалерийским запасным полками, жандармским дивизионом. Речная полиция должна была предотвратить переход масс людей через Неву[1728].

По завершении совещания Балк в полной растерянности занес в свой дневник, что «ни Департамент полиции, ни Охранное отделение на мои запросы не могли указать мотивы выступления. При вечернем докладе нач. Охран, отд. Генерал-майор Глобачев не имел сведений, объясняющих случившееся»[1729]. Спецслужбы не могли объяснить неожиданный всплеск хорошо организованного протестного движения.

Ничего не понимали и многие представители самого революционного движения. Видных большевиков в тот день на улицах не было. Установлено, что лидеры Русского бюро ЦК большевиков — Шляпников, Молотов и Залуцкий — весь день провели на подпольной явочной квартире Павловых по Сердобольской улице, дом 35, встречаясь с лидерами Петербургского и Выборгского районного комитетов Скороходовым, Каюровым, Чугуриным, Александровым, Куклиным. К вечеру известия с заводов говорили о том, что на следующий день Выборгский район будет весь охвачен забастовкой. «Конечно, никто из нас не был уверен, что «это будет последний и решительный бой» царскому режиму, — подтверждал Шляпников. — …Крайними пределами нам представлялись схватки вооруженных рабочих и солдат с полицейскими и верными трону войсками, схватки, за которыми могла последовать и кровавая баня, а после нее — некоторый отлив»[1730].

Меньшевика Осипа Ерманского события того дня тоже поразили, но истолковать их «в смысле увертюры грандиозных событий — это мне вряд ли приходило тогда в голову… Если бы меня в то время спросили, что из этого движения получится, — я бы ничего определенного ответить не мог… Что делали в это время другие партийные организации, я не знаю. Что же касается нашей, правда, слабой Инициативной рабочей группы, то она в эти дни не собиралась»[1731]. Его коллега по партии Николай Суханов (Гиммер), оставивший самые объемные воспоминания о революции (здесь с ним безуспешно конкурировал только Шляпников), зафиксировал, что в тот день «город наполнялся слухами и ощущением «беспорядков». По размерам своим такие беспорядки происходили перед глазами современников уже многие десятки раз… были «беспорядки» — революции еще не было»[1732].