А между тем с самого утра одна за другой стали приходить сводки о новых беспорядках. «В 8 часов утра к Орудийному заводу, накануне временно закрытому, стали сходиться рабочие этого завода. В то же время к Литейному мосту стали стекаться рабочие с Выборгской стороны. Здесь группировки рабочих не допускались разъездами от жандармского дивизиона и конно-полицейской стражи и были совершенно рассеяны прибывшими казаками. Около 10 часов утра движение рабочих с Выборгской стороны усилилось. Огромная толпа, заняв Литейный мост во всю его ширину, двигалась к д. № 1/2 по Литейному проспекту… К 11 часам утра на Невском образовалась огромная толпа, рассеянная конными частями», — сообщал первый участок Литейной части. «В 9 часов утра к Александровскому мосту стянулись бастующие рабочие Выборгского района числом до 40 000 человек, — информировали из Выборгской части. — У моста находились: наряд полиции, две с половиной сотни казаков и две роты запасного Лейб-гвардии Московского полка, которыми толпа эта была рассеяна и на мост не допущена»[1758]
. И так далее из всех концов города.Около 11 часов Хабалов своим приказом передал функции «охраны порядка и спокойствия столицы» военным властям — самому командующему Петроградским военным округом и подчиненным ему начальникам районов, под руководство которых поступала полиция. Это была, пожалуй, роковая управленческая ошибка. Ее разбору уделил большое внимание генерал Глобачев: «24 февраля генерал Хабалов берет столицу исключительно в свои руки. По предварительно разработанному плану, Петроград был разделен на несколько секторов, управляемых особыми войсковыми начальниками, а полиция была почему-то снята с занимаемых постов и собрана при начальниках секторов. Таким образом, с 24 февраля город в полицейском смысле не обслуживался. На главных улицах и площадях установлены войсковые заставы, а для связи между собой и своими штабами — конные разъезды. Сам Хабалов находился в штабе округа на Дворцовой площади и управлял всей этой обороной по телефону.
Итак, убрав полицию, Хабалов решил опереться на ненадежные войска, так сказать, на тех же фабрично-заводских рабочих, призванных в войска только две недели тому назад, достаточно уже распропагандированных и не желающих отправляться в скором времени на фронт. Отчасти, конечно, вина за такое решение лежит и на градоначальнике Балке, который, по-видимому, чтобы снять с себя всякую ответственность, уже 24 февраля отдал город в распоряжение войскового начальства, между тем как еще в то время он мог не допустить беспорядков и восстания, ограничиваясь мерами исполнявшей до конца свой долг пешей и конной полиции и Петроградского жандармского дивизиона. В крайнем случае, он мог вызвать для содействия к подавлению беспорядков некоторые наиболее стойкие кавалерийские части. Судьба Петрограда, а вместе с тем и всей России, была отдана во власть неблагонадежного Петроградского гарнизона»[1759]
.Столь же негативного мнения об инициативе Хабалова был Спиридович, полагавший, что прекращение беспорядков — специальная профессиональная работа, которую можно поручать исключительно людям, знакомым с психологией толпы. «Только такой человек, имеющий опыт службы и практики, может знать, когда и какой надо применять прием против демонстрантов, против толпы. Только он может правильно решить, когда надо прибегнуть к крайнему средству, к огню. И он решает этот вопрос на месте, а не сидя в кабинете. В Петрограде по чьей-то нелепой инициативе был выработан знаменитый план подавления беспорядков. Его и стали проводить прямолинейно, по-военному, отстранив высшее полицейское начальство, и ничего, кроме дурного, из этого не вышло. Самое решительное средство борьбы с толпой — оружие — вследствие запоздалого (на целых два дня) его применения послужило не прекращению беспорядков, а обращению их в солдатский бунт, а затем и во всеобщую революцию»[1760]
. Что это было со стороны генерала Хабалова: глупость или измена? Полагаю, первое. Если только ему не подсказали это «выдающееся» управленческое решение — доверить подавление восстания запасным полкам — старшие начальники из Ставки.Приказ Хабалова последовал в то время, когда ситуация стремительно ухудшалась: толпы протестующих становились все более радикальными и политизированными. Со второй половины дня в толпе замелькали красные флаги, впервые раздались выкрики: «Долой войну!», «Долой самодержавие!», а в акциях протеста принимали участие все более разнообразные слои населения.