Крушение России. 1917

Нельзя не отметить и такую черту Михаила, как известное нам сочувствие к прогрессивной общественности, которое проявилось и в тот момент. Как утверждал Иванов, великий князь повторял: «У них пойдет, пожалуй, лучше без меня… Как вам нравится князь Львов? Умница, не правда ли? А Керенский — у него характер… Он, пожалуй, скрутит массу»[2416]. Очевидно, что в глазах Михаила члены Временного правительства вовсе не были врагами, хотя не думаю, что в тот момент эти люди могли произвести столь приятное впечатление, как описывает Иванов. Перепуганные, растерянные, перессорившиеся члены расколотого и беспомощного правительства не воспринимались как надежная опора в критической ситуации. Тем более что большинство из них прямо отказывали в поддержке.

Михаил не хотел опираться на штыки, тем более что их и не наблюдалось. «Он ходил взад-вперед, словно лев в клетке, — описывала раздумья мужа графиня Брасова. — Наконец, он подошел к окну, из которого была видна Английская набережная. Если бы он увидел там хоть одну дисциплинированную роту, он бы еще подумал, что делать. Но за окном кишели лишь бесконечные толпы с красными повязками»[2417]. Графиня Воронцова-Дашкова утверждает, что в ответ на ее мольбу принять престол для спасения страны Михаил Александрович ответил: «Нет, я думаю, графиня, если я так поступлю, польется кровь, и я ничего не удержу. Все говорят, если я не откажусь от трона, начнется резня и тогда все погибнет в анархии»[2418].

Полагаю, неплохо мотивы решения Михаила суммировал хорошо его знавший Никитин: «Смущенный незаконно доставшимся престолом, считая, что правительство, против него настроенное, не даст ему возможности работать, великий князь, никогда ничего не искавший для себя лично, отказался от короны, веря министрам, что в этом благо России. Великий князь был совершенно один; министры добивались немедленного решения»[2419]…

Воронцова-Дашкова назвала еще одну причину недостатка волевых качеств Михаила в тот день — он был нездоров. «Вид его был чрезвычайно болезнен, я уже знала, что великий князь давно страдает приступом болей язвы желудка. В тот момент у него был такой вид, словно он еле терпел на ногах». Он часто морщился, «превозмогая боли в желудке»[2420].

Сколько длились раздумья Михаила Александровича? Палеолог (со слов одного из участников) отводит на них 5 минут, Воронцова-Дашкова со слов Джонсона — пятнадцать, Андрей Владимирович со слов Караулова — полчаса.

Михаил вернулся в гостиную. Часы, по версии Шульгина, показывали полдень. Матвеев, который более точен, поскольку писал дневник, а не мемуары, называет час дня. Спокойным голосом последний российский император произнес несколько фраз. Каких точно, не запомнил никто. Со слов князя Львова Владимир Набоков запишет их смысл. Михаил заявил, что «при настоящих условиях он далеко не уверен в том, что принятие им престола будет на благо Родине, что оно может послужить не к объединению, а к разъединению, что он не может быть невольной причиной возможного кровопролития и потому не считает возможным принять престол и предоставляет решение (окончательное) вопроса Учредительному собранию»[2421].

Шульгин единственный, кто пишет, будто после этих слов великий князь заплакал. Вряд ли. Остальные очевидцы, напротив, отметили его выдержку. И зафиксировали немедленно последовавшее торжествующее восклицание Керенского:

— Ваше Высочество, вы — благороднейший патриот!

Шульгин вложил в уста Керенского более развернутую фразу:

«— Ваше Императорское Высочество… Я принадлежу к партии, которая запрещает мне соприкосновение с лицами императорской крови… Но я берусь… и буду это утверждать перед всеми… да, перед всеми, что я глубоко уважаю… великого князя Михаила Александровича»[2422].

Среди остальных присутствовавших, как записал Палеолог, «напротив, наступило мрачное молчание; даже те, которые наиболее энергично настаивали на отречении, как князь Львов и Родзянко, казались удрученными только что совершившимся, непоправимым. Гучков облегчил свою совесть последним протестом:

— Господа, вы ведете Россию к гибели, я не последую за вами на этом гибельном пути»[2423]. Гучков вновь подал в отставку, краткосрочную. Как и Милюков.

Михаил Александрович удалился. Формально он все еще оставался императором, поскольку никаких актов о его отречении еще не существовало, если не считать помятого проекта, лежавшего в кармане у Некрасова.