Крушение

Франсуаза подумала о Жан-Марке, о Даниэле. Но у каждого из них свои проблемы. Даниэль по уши увяз в семейной жизни и в экзаменах на степень бакалавра, у Жан-Марка скоро свадьба и экзамен по праву. За несколько месяцев братья отдалились от нее. Особенно Жан-Марк: Валери никого к нему не подпускает. Он стал снобом, закрытым, разочаровавшимся в жизни. Франсуаза села на стул, огляделась вокруг. Ей показалось, что даже мебель отодвинулась от нее, стала холодно-равнодушной. Куда бы ни посмотрела Франсуаза — на стену, на лампу, на угол стола, — на всем лежал отпечаток ее поражения. Квартира была уродливой, враждебной, глупой, наполненной пылью и тишиной, здесь поселились призраки горьких воспоминаний… Что она делает посреди этого лишенного души мира? Светло-желтые стены вызывали у нее тошноту отвращения. Бежать отсюда! Неважно куда, но бежать!.. Она вертела в пальцах письмо Александра. Каждое слово отпечаталось у нее в голове. «Что ты хочешь? Это было неизбежно… Вы почти ровесники!.. Я тебя не осуждаю, но одобряю…» Спазм перехватил горло. Сдерживая рыдания, она бросилась бежать, захлопнув за собой дверь квартиры.

— Теперь, надеюсь, ты наконец все поняла, — сказала Мадлен, возвращая Франсуазе письмо.

— Он верен себе!

— Что ты хочешь сказать?

— Он с самого начала предупреждал, что меня ждет, если я стану его женой. Так что обвинять я могу только себя!

— А эти намеки на отношения с Николя?

— Просто идиотство! Но как это больно! Как больно, Маду! — простонала Франсуаза.

Сидя на краю кровати, она закинула голову назад, глядя в потолок. Сколько раз в детстве она укрывалась в этой комнате, выплескивая печаль, гнев и слезы на коленях у Маду! Вот и сегодня, стоило ей переступить порог, и она словно почувствовала на коже дуновение свежего ветерка, прилетевшего издалека и принесшего ей облегчение. Как морской ветер обдувает лицо человека, прогуливающегося вдоль кромки прибоя, так и детские воспоминания окутали Франсуазу. Мадлен ходила по комнате с сигаретой в мундштуке и загорелым лицом, похожая на взволнованную воспитательницу. Она олицетворяла собой разумное начало, традиции, лекарство, стену, семью. Как и прежде, стоило прислониться к ней, и ты оживал.

— Для начала, дорогая, ты переедешь сюда, — сказала она.

— Ты думаешь? — тихонько прошептала Франсуаза, признаваясь себе, что надеялась услышать от Мадлен именно такой приказ.

— Конечно, я совершенно в этом уверена!

— Но как же Николя? Я не имею права бросить его. Без меня с ним Бог знает что может произойти. С его задатками, обидно будет, если он пропадет!.. Я должна быть рядом, должна следить, советовать ненавязчиво…

— Так что же? Ты хочешь продолжать жить вместе с ним на рю Сен-Дидье? — спросила Мадлен. — Абсурд!

— Да, ты права, это теперь невозможно…

— Нужно сдать квартиру с мебелью — ты можешь получить приличные деньги. Я этим займусь. А Николя мы подыщем поблизости хорошую комнату, чтобы он оставался под твоим бдительным надзором. Увидишь, тебе здесь будет очень хорошо, дорогая…

— Наедине с папой? О нет!.. Нет, я не смогу, Маду!

— Ты не останешься с ним одна, я решила задержаться в Париже.

Франсуаза ощутила детскую радость. Как странно! Будучи замужем, она чувствовала себя ровесницей Александра, но, стоило ему уехать, снова превратилась в ребенка.

— Раз ты остаешься, это другое дело, — сказала она Мадлен.

Измученная долгим сопротивлением, Франсуаза наслаждалась теперь чувством физического расслабления. Нервы ее были расстроены, мысли разбегались, она спрашивала себя, почему так долго отказывалась переложить на тетку бремя принятия решений. Ничего больше не просчитывать — только подчиняться… Она вздохнула:

— Ах, Маду, если бы ты только знала!

— Я знаю, знаю, — отвечала Мадлен, гладя племянницу по волосам.

Наступила тишина. Франсуаза убрала письмо в сумочку и сказала, отважившись:

— Я все обдумала, Маду. Думаю, ты права: я должна попросить развод.

XXI

Шарль Совло растворил в воде два порошка аспирина, выпил, поставил стакан на ночной столик.

— Что ты там пьешь? — спросила вернувшаяся в комнату Марианна.

— Ничего… — ответил он. — Аспирин.

— Опять!

— У меня ужасно болит голова! Не хочу вторую ночь подряд мучиться бессонницей, думая обо всей этой истории! Я раздавлен, уничтожен, Марианна!

— Я тоже очень расстроена, Шарль. Но мы не можем сказать «нет», сам понимаешь!

Она сбросила пеньюар и легла. Как легко она смиряется с любыми неприятностями и горестями, исходящими от детей! Она в первую голову мать, ее снисходительность объясняется материнским инстинктом. Он же не способен, подобно жене, вечно одобрять их. Шарль закурил, сделал две затяжки, потушил сигарету в пепельнице и пробурчал:

— Но ты же видела эту малышку!.. Она — пустое место… Меньше, чем пустое место!..

— Для тебя — возможно. Но Лоран ее любит. Она ждет от него ребенка! Не это ли главное?

— Не в том случае, когда речь идет о восемнадцатилетнем мальчике!

— Он очень зрелый человек для своего возраста… К тому же, я не так строга к Беатрис, как ты. У нее интересное лицо, милая улыбка, она так просто держится…