Крушение

Эта сутолока, прежде развлекавшая Филиппа, сегодня оставляла его равнодушным. И все-таки он вздрогнул, проводив глазами силуэт удалявшегося вверх по улице парня. Смотрит прямо перед собой, идет, развернув плечи… Как похож на его сына! Нигде в другом месте присутствие Жан-Марка не чудилось ему так сильно. Он часто бывал здесь в тот час, когда на город опускаются сумерки и глаз не различает больше ни белого, ни черного цвета. Филиппу казалось, что Жан-Марк может вдруг материализоваться здесь из тысяч и тысяч мельчайших частиц, рассеявшихся в атмосфере. Эта мысль неприятно поразила Филиппа. Он ненавидел темную игру воображения, балансирующую на краю пропасти. Он никогда не попадался на всякие потусторонние штучки. У мучившей его жажды была вполне земная причина и более чем земной способ ее утолить. Главное — решить, где и когда он напьется. Какая звенящая пустота внутри, какое трагичное желание глотнуть свежего воздуха, а вокруг — пустота и тишина! В Париже слишком много людей, но этот город — пустыня. Полно народу — и никого.

Филипп шел наугад, его толкали, он толкался в ответ. Решение пришло внезапно: на стоянке он взял такси и назвал адрес Франсуазы. Именно рядом с детьми он найдет то успокоение, в котором отказывает ему остальной мир. Сидя в машине, то и дело застревавшей в пробках, Филипп похвалил себя за то, что сумел победить гордыню. Что за абсурдные правила придумала Кароль? «Родители не должны делать первый шаг!» В семье часто бывает намного приятней уступить, следуя велению нежности, чем победить, потакая собственной гордыне. Вот только нежность ли это? Нет, его подталкивает в спину нечто тайное и неистовое, похожее на инстинкт самосохранения. Что ж, пусть так… Он всегда презирал благородные слабости отцовства, но сейчас воображал, как представит дело Даниэлю и Франсуазе: «Что это такое? Почему я должен самолично заявляться к вам, чтобы узнать, как ваши дела?! Вам не кажется смешным и странным, что мы не общаемся? Ты могла бы позвонить мне, Франсуаза!» В остальном можно положиться на вдохновение. Как они оба будут счастливы, увидев его! Их, как и его самого, наверняка мучат мысли о Жан-Марке. Мысль о том, что он нужен детям так же сильно, как они ему, наполняла душу Филиппа смутной благодарностью к существующему порядку мироздания. Как было глупо с его стороны ждать целый месяц, прежде чем попытаться собрать воедино обломки разрушенной семьи! Решено — он поведет их ужинать в ресторан сегодня вечером.

Наконец-то рю Сен-Дидье. Филипп взглянул на счетчик, заранее приготовил деньги, чтобы не терять зря времени. Машина остановилась перед домом, во втором ряду. Он расплатился, взбежал вверх по лестнице, окрыляемый надеждой, остановился перед дверью и уже собирался позвонить, как услышал шум и взрывы смеха в квартире. Филипп решил, что ошибся этажом. Но нет, это у Даниэля с Франсуазой так веселятся. Решительно, молодость быстро забывает о смерти. Хорош бы он был со своим смятением на этом празднике, где его никто не ждет! А за дверью снова раздался смех. Потом аплодисменты. Крутанувшись на каблуках, Филипп скатился вниз по лестнице и выбежал на улицу, чтобы скрыться от тех, кто так беззаботно пировал и праздновал, будто ничего не случилось.

Такси. Филипп остановил машину, велел ехать на рю Бонапарт. Квартира подействовала на него еще более угнетающе, чем утром. Он прошел в кабинет, вернулся в спальню, сел в кресло, безвольно опустив плечи, поставив локти на колени, — потерянный, удрученный. Неужели вот эта огромная глупая кровать в алькове так долго была центром его существования? Прошлой ночью он спал на ней один, так же будет и сегодня. А что потом? Вернуться в Канн? К пляжу, к солнцу, к ужинам, к Кароль — с маслом для загара на теле, бронзовой от солнца, элегантной, улыбающейся, торжествующей Кароль с ее худыми ляжками?.. У него не хватало на это мужества. Прозрев и осознав абсолютное одиночество, стоит ли упорствовать и продолжать игру? Каждый человек имеет право отодвинуть тарелку, почувствовав, что еда ему не нравится. На грани сытости начинается небытие. Филипп разделся, лег на смятые простыни, начал было читать детектив, но вспомнил вдруг, что так и не поужинал, и взглянул на часы: пять минут одиннадцатого. Не слишком рано, не слишком поздно: самый глупый момент вечера. Он не был голоден. Если бы только заснуть!