Входя в квартиру, Франсуаза думала, что дома никого нет, но там ее ждал Александр. Увидев его, она необыкновенно обрадовалась и замерла на пороге, словно пораженная снизошедшим на нее откровением. Нет, она живет не зря. Ее жизнь оправдана присутствием этого мужчины в рубашке с расстегнутым воротом, который, положив ноги на журнальный столик, сидит в кресле и читает русскую книжку.
VII
Филипп наклонился к селектору и сказал:
— Попросите господина Блондо зайти ко мне.
— Он еще не вернулся, месье! — отозвалась замогильным голосом секретарша.
— Вот как… — недовольно процедил Филипп и посмотрел на часы. Уже двадцать минут четвертого. — Тогда, как только он вернется, сразу же пришлите его ко мне! — с раздражением в голосе потребовал он и, опустив вниз металлический рычажок, отключился.
Этот молокосос ни в чем себе не отказывает. Не прошло и десяти дней, как его приняли в штат, а он уже позволяет себе опаздывать! Когда речь зашла о том, что надо кем-то заменить всерьез заболевшего Зюрелли, Виссо в первую очередь вспомнил о Жан-Марке. «Вы говорили, что хотели бы взять в дело сына. Вот и подходящий случай: сейчас или никогда». Филиппу стоило огромных усилий ответить как можно естественнее: дескать, он уже подумывал об этом, но в отношении сына у него другие планы. Тогда Виссо выдвинул кандидатуру своего племянника, Жана Блондо. По его словам, это был необыкновенно серьезный и ответственный субъект. Но Филипп знал, что серьезность и ответственность молодежи и людей зрелого возраста — это разные вещи. За его гневом на Блондо, этого гениального выкормыша юридического факультета и Свободной школы политических наук, скрывалось и тайное удовлетворение. Вот и на этот раз он, Филипп, оказался прав, и этот частный случай только подтверждает его выводы. Конечно, было бы куда лучше нанять сотрудника лет тридцати пяти, более основательного и не такого наглого. «Теперь, если я его уволю, бедняга Виссо сделает из этого целую трагедию. Никогда не надо брать на работу людей по рекомендации друзей или коллег. Когда ведешь дела честно, всякие личные отношения становятся помехой». Во всяком случае, зря он доверил Блондо дело «Трубай — Пирене». Слишком оно трудное для новичка!
Продолжая размышлять, Филипп окинул взглядом свидетельства своей жизненной состоятельности. Коричневые стены, глубокие кожаные кресла, книжный шкаф из красного дерева, заполненный томами юридической литературы. Все здесь было добротным, нужным и дорогим. И все же, присмотревшись повнимательнее, и на мебели, и на книгах можно было заметить неуловимые следы времени. Современная обстановка, и та потихоньку устаревала. Обои немного выцвели, кожаная обивка кое-где провисла, углы потеряли свою заостренную форму. Филипп подумал, что, видимо, существует скрытая взаимосвязь между ветшанием мебели и его собственной усталостью. Но если стены можно было оклеить заново, а мебель перетянуть, то сам он точно не подлежит ни малейшему обновлению. Он будто зашит в мешок из кожи и плоти, который дряхлеет день ото дня и не способен вновь обрести молодость. Любопытно, сколько еще лет ему отпущено? Как долго он сможет в полную силу вести свое дело? В дверь постучали.
— Вы меня вызывали, месье?
Это был Блондо. Невысокого роста, худощавый, с гордо поднятой головой и умным взглядом. Под мышкой он держал папку с досье.
— Где вы были, позвольте спросить? — сухо поинтересовался Филипп.
— Я немного задержался на деловом завтраке, — ответил Блондо.
Похоже, он не чувствовал за собой никакой вины и вопрос патрона показался ему абсурдным. Филиппу было ясно, что, упорствуя в своей приверженности к дисциплине, он приобретает в глазах этого мальчишки репутацию начальника-ретрограда. Разве можно требовать уважения и пунктуальности от этих юных зазнаек, которые силой обстоятельств нисходят и всходят по карьерной лестнице, оставаясь тонкими политиками и очаровательными повесами. Все они одним миром мазаны: развлечения, бахвальство, непомерные амбиции…
— Вы просмотрели дело «Трубай — Пирене»?
— Да, конечно, месье. Я как раз хотел вам о нем доложить.
Не дожидаясь, пока Филипп предложит ему сесть, молодой человек расположился в кресле, поправил манжеты и, слегка картавя, начал излагать суть конфликта. Не вызывало сомнений, что он чувствует себя в своей тарелке.
— Я в курсе предыстории вопроса, — прервал его Филипп, — продолжайте дальше.