Крутая волна

— Я обокрал себя кругом, — говорил он. — Я мог быть богатым и могу стать богатым. Но зачем? Мне богаство не нужно, а подарить некому. Вы не возьмете. А те не заслуживают. Никто не заслуживает! Все они — скорпионы, поедающие самих себя. И я себя сжираю. А ведь я хотел, чтобы жизнь моя была красивой, вся в огнях и блеске… И чего достиг? Все фальшивое, как монеты покойного Федьки Малины. Вот полюбуйтесь, его работы, такие ювелиры — большая редкость, а зачем? Зачем я вас спрашиваю?

Он часто впадал в истерику. Ирину это крайне беспокоило, она боялась не смерти, нет, ее пугала возможность изнасилования, и, когда Хлюст уходил, она напоминала Залетову:

— Вы мне нож обещали достать…

— Зачем? У меня вон какой толстый кол осиновый. Только, я думаю, что не тронет он вас, у него у самого душа мечется.

Металась не только душа Хлюста, неистово металась по деревням и селам его банда, озлобленная на всех и вся, готовая ко всему, даже к смерти. Тот самый десятинник умер даже красиво: он один прикрывал отход и, будучи раненным, пошел на штыки красноармейцев. «Нате, колите! — хрипел он, отплевываясь кровью. — Вы можете изранить и убить мое тело, но душа давно вознеслась над вами».

Во всяком случае, так писал в очередной прокламации Хлюст. Недавно ему удалось в уездном городке захватить типографию, он почти ежедневно печатал свои прокламации, ему особенно нравилось видеть свое имя набранным самым крупным шрифтом, и он хвастливо размахивал прокламациями перед лицом Ирины:

— Видишь? Читай! Нет, ты читай, чтобы убедиться, что Гришка Хлюст тоже кое-что значит. Ему вот читай! — тыкал в Залетова. — Он поймет. — И сам читал прокламации Залетову, читал с выражением, почти артистично. — Ну как?

— Складно написано, — соглашался Залетов. — Почти как у попа на молебне. Только вот одно не сходится. Ты землю мужику обещаешь, а у кого ее брать? У помещиков взяли и поделили, но опять же не поровну. Землю-то, ее не по дворам надо делить, а по душам. У меня вот их сам — вось- мой.

— А государственную повинность которые несут? — спрашивал Хлюст. — Им тоже поровну?

— Дак ежли государственну, тогда поблажку давать надо, — согласился Залетов. — Скажем, тем, кто с германцем али с другим кем из чужих кра ев воюет. А когда промеж себя дерутся, как узнаешь, кому поблажку давать? Вот ты с кем воюешь?

— Я за истинную свободу, за хорошую жизнь воюю, — терпеливо пояснял Хлюст.

— Ас кем воюешь-то? Разе оне тоже не хотят слободы и хорошей жисти? Я вот тебе без всякой политики объясню: мне твое дело не с руки, мне землю пахать пора, а то ребятишки помрут. Ты-то вот холостой, у тебя ни кола, ни двора, тебе заботу держать не об ком. А у меня семья.

— Ну и катись ты к своей семье! — свирепел Хлюст. — Кто тут тебя держит?

— Совесть, вот кто, — каждый раз пояснял Залетов, и каждый раз это окончательно выводило из себя Хлюста.

— А у меня, выходит, ее нет?! — кричал он. — Может, у меня вот тут больше скреЬет, чем у тебя! — Хлюст раздирал на себе рубаху, плевал под ноги и уходил.

— А можа, и верно скребет? — всякий раз запоздало спрашивал Залетов и неизменно добавлял: — А можа, и в другом каком месте у его скребет. Это он перед тобой выхваляется, чтобы, значит, уломать тебя. Только ты ему не верь, поддельное все это, как тот рупь, который он показывал. Похоже вроде, а как на зуб попробуешь, не тот скус получается.

3

Однажды, где-то уже под самым Воронежем, когда за ними гнался большой конный отряд, Залетов, покосившись на возницу, шепнул:

— Как вон в те кусты заедем, кони попридер жат ход, так ты вывались из ходка-то. В кустах не заметят, да ц некогда им искать. А я опосля тебя. Только ты никуда не уходи, лежи под кустом, а я примечу, где ты выпадешь, потом найду, ты на мой голос отзовись.

Прыгая, она за что-то зацепилась, ее чуть не затащило под заднее колесо, потом юбка разорвалась, она упала в примятые повозкой кусты и сильно оцарапалась. Но собрала все силы и отползла в густую поросль молодняка. «Господи, кажется, пронесло, возница не заметил…»

Но ее заметили преследователи, и не успела она отдышаться, как над самой ее головой раздал- оглушительный конский всхрап и сверху звонко крикнули:

— Эй ты, встань, гад!

Ирина подняла голову и увидела над собой вздыбленного коня, непомерно длинного седока в островерхом шлеме и занесенную над ним ослепительно сверкнувшую в лучах заходящего солнца саблю. Она вся сжалась, ожидая, что вот сейчас, через секунду, сабля обрушится на нее, и даже успела подумать: «Хорошо, если сразу насмерть, чтобы я не почувствовала боли».

Но удара не последовало, наверху сплюнули и с досадой сказали:

— Тьфу ты, черт, опять баба! И откуда они тут берутся?

Тут она услышала знакомый голос:

— Эй, служивый, погоди — ко!

Она подняла голову, и увидела, что всадник вкладывает саблю в ножны, а лошадь, опустив морду почти к самым ногам Ирины, пытается, ущипнуть черными толстыми губами траву. А через поляну, прихрамывая, бежит Залетов и машет руками:

— Погоди, говорю, не бери грех на душу.

— Кто таков? — сурово спрашивает его всадник.