Крутая волна

— Чего на него глядеть? Бросай за борт!

— За борт! — подхватило сразу несколько голосов, и толпа угрожающе двинулась на Пузырева. А он, не сознавая, что делает, движимый только злобой, набычившись, пошел ей навстречу:

— Да я вас…

Но он уже ничего не мог сделать. Его последние слова утонули в могучем реве матросских глоток, десятки рук подхватили боцмана, подняли над черной шевелящейся икрой матросских бескозырок и понесли к борту. Боцман все еще что‑то кричал, рот его кривился яростно и беззвучно, обнажая ровные ряды крепких зубов. Искаженное злобой лицо его красным пятном мелькнуло в воздухе и скрылось за бортом…

Унтер — офицер Карев, видевший все это своими глазами, опрометью бросился в. кают — компанию. И это был первый в истории корабля случай, когда нижний чин осмелился переступить порог офицерской кают — компании.

Поэтому первой реакцией на появление Карева было возмущение. Кажется, ему не было предела. Карев читал его в свирепых взглядах их высокоблагородий, в резком повороте головы старшего офицера, в брошенной на стол салфетке, в испу ганной роже вестового. Вытянувшись в струнку, Карев замер на пороге, у него дрожали руки и колени, отчего цепочка висевшей на шее дудки тихо позвякивала.

— Ты… ты куда лезешь, быдло? — с расстановкой произнес Поликарпов.

— Т — так что д — дозвольте д — д-дол — ложить, — заикаясь, начал Карев. — Бунтують! Боцмана Пузырева за борт выбросили — с.

— Что — о?! — Старший офицер грузно поднялся из‑за стола, за ним вскочили все остальные. Они шли на Карева точно так, как шли только что матросы на Пузырева, и унтер — офицеру Ка. реву показалось, что сейчас и его схватят, поднимут над головами и выбросят. Он невольно попятился назад и, наверное, убежал бы, если бы окрик старшего офицера не пригвоздил его к месту:

— Стой! Говори толком!

И Карев, путаясь в словах, точно рыба в ячейках сети, торопливо рассказал о том, что творится на палубе. Выслушав его сбивчивый рассказ, офицеры долго молчали. Потом мичман Сумин сказал:

— Так они и нас…

— Надо доложить барону, — сказал лейтенант Мясников.

Старший лейтенант Колчанов, молча отстранив рукой Карева, шагнул было в тамбур, но лейтенант Стрельников схватил его за рукав:

— Вам что, Федор Федорович, жить надоело?

Колчанов обернулся, окинул всех презрительным взглядом и вышел.

Над палубой стоял невообразимый гвалт, появления офицера почти никто не заметил, и Колчанову, чтобы обратить на себя внимание, пришлась влезть на четыре ступеньки трапа, ведущего на мостик.

— Господа! — крикнул он. Стоявшие ближе к нему матросы оглянулись, с любопытством посмотрели на него, но тут же равнодушно отвернулись. Тогда Колчанов, набрав в грудь побольше воздуха, крикнул громче:

— Товарищи! — И, когда толпа начала утихать, повторил: — Товарищи!

Стало совсем тихо, и в этой тишине отчетливо прозвучало:

— Гусь свинье не товарищ.

Посыпались смешки. Потом опять стихло, и до Колчанова долетели обрывки фраз:

— Энтот не из тех.

— Опять улещивать будет.

— Не буду я вас улещивать! — крикнул Колчанов, и тишина водворилась окончательно. — Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите знать, что произошло в Петрограде, что происходит в стране. Так вот: мы сами ничего об этом не знаем. До нас дошел только слух об отречении царя, официальных сообщений об этом нет. Возможно, что произошла та самая революция, которую вы так ждали.

— А ты не ждал? — спросил кто‑то.

— Не знаю, — откровенно признался Колчанов. — Я знаю только одно: самодержавие насквозь прогнило, нужна новая власть. Какая? Я тоже не знаю. А к вашей революции примазываться не хочу, потому что не знаю, какие цели она ставит перед собой.

— Мы можем объяснить, — сказал подошедший к трапу Заикин. Поднявшись на две ступеньки, он продолжал: —Цели эти просты и ясны каждому здравомыслящему человеку. Мы хотим отдать землю крестьянам, заводы — рабочим, хо тим мира и свободы для всех. Ясно? — спросил он матросов.

— Ясно! — грянули голоса. — Правильно! Долой царя, помещиков и буржуев!

Заикин повернулся к Колчанову и спросил:

— А вам ясно?

— Не совсем. Чья же тогда будет власть, кто будет править Россией?

— Наша будет власть. И править Россией будут рабочие и крестьяне. Вам мы власть не отдадим.

— А я и не претендую, — обиженно сказал Колчанов и стал спускаться с трапа. Заикин, пропуская его, посторонился и сказал:

— Вот так и передайте господам офицерам. — И, уже обращаясь к матросам, крикнул: — Товарищи! Я тоже пока ничего нового, кроме того, что вы уже знаете, сообщить не могу. Сейчас мы свяжемся с берегом и узнаем подробнее. А пока прошу соблюдать революционный порядок…

2