Крутизна

— Напрасно вы так, Маша: машинист — очень серьезная и ответственная профессия, и не любой на паровозе работать сможет — знаю это потому, что отец у меня машинист.

Этот голос мне был незнаком. Но, проходя по женской половине, каким-то боковым зрением успел заметить рядом с Катей темноволосую девушку в сиреневом платье, только не знал, кто она такая: может, подруга чья-нибудь, может, сестра. А кто, в самом деле?..

Время диктует свои законы. Подвластен ему был и я. Но вот беда: в общежитии мне ни одна из девушек не нравилась. И не без помощи тети Кати: придет она этак ко мне в комнату да всю подноготную многих девчат выложит! Как сейчас помню такие слова:

— Не вздумай влюбиться в какую из наших! Они губы красить научились, а шею мыть не привыкли. Девок много, а женой одна станет. Ботинки вон в магазине когда покупают, примеряют, как сидят, не жмут ли, а тут: раз-раз — поженились, раз-раз — разошлись. Тут же не ботинки выбираешь — человека на всю жизнь.

Даже когда племянница к ней приехала, и ту не очень-то нахваливала. А ведь что и говорить, хорошая девушка — высокая, стройная, с длинными толстыми русыми косами. Казачка. Такую нельзя не заметить. Но я уже после работы всегда ожидал ту, которая в сиреневом платье сидела рядом с Катей. Она была скромна и насмешлива, умна и начитанна, а главное… хорошо разбиралась в математике.

Настоящее же знакомство с ней началось со стычки.

Послал меня мастер в распоряжение сантехников. Пришел в их маленькую мастерскую, какой-то слесарь дал две лопаты — штыковую и подборочную, ломик, отвел к яме с обвалившимися краями.

— Вот эту яму углублять будешь!

— И на сколько?

— На сколько сможешь, копай хоть до Америки, — и ушел.

Учащиеся десятых классов идут на экзамены — ребята проходят, люди как люди, а эти — в белых фартучках, если больше одной, посмотрят — и хаханьки до меня доносятся. Потом услышал: яму под уборную, оказывается, я копаю. И такая злость появилась — и на себя, и на мастера, и на того слесарюгу в брезентовых штанах, который сюда привел, — теперь в городском саду на танцы хоть не показывайся! Стараюсь быстрей с головой в яме скрыться. Углубился настолько, что и вылезти как, не знаю. Сижу, отдыхаю.

И вот появляется над ямой какая-то в белой кофте и такой же юбочке. Остановилась на самом краю и яму рассматривает. Наконец меня замечает.

— А вы не так выкопали.

— Да-а? И как же копать надо было?

— Шире. Сантиметров на тридцать расширять надо стенки.

— Катись-ка ты отсюда, милая, пока солнышко светит!

— А я говорю, расширять надо. Не сделаете, я вам наряд не закрою!

— И кем же мы такими будем, что нарядов касаемся?

— Я — мастер-сантехник.

— Мастер! И долго мы учились такой специальности, чтобы знать длину и ширину ямы под уборную?

— Здесь не яма выгребная, а распределительный колодец будет!

— Это что, я один до воды копать буду?

— Вы что, не сантехник? — спрашивает, вглядываясь в яму.

— Хорош мастер: не знает, где кто у нее работает!

— Это не ваше дело: расширите — вечером проверю! — и розовое видение с края ямы исчезло.

Расширять начал, не вылезая из ямы. К концу рабочего дня отнес лопаты, почистился, умылся и прогуливаюсь возле ямы. Идет. С блокнотиком в руках и рулеточкой.

— Тяните! — подает кончик стальной ленты.

Обмерили. Чтобы лента в глубину шла натянутой, на кончик прилепил глиняный шарик.

— Фамилия, имя, отчество ваши? — спрашивает, раскрыв блокнотик и достав из середины карандашик.

— А ваши?

— Я серьезно спрашиваю — для наряда.

Когда назвал себя полностью, она опустила блокнотик.

— Так это вы на машиниста учиться собираетесь?

Глаза у нее темно-карие, лицо чистое, нежное, и она не намного старше тех школьниц, что здесь утром хихикали, но какая-то серьезная и властная.

— Откуда вы, не зная фамилии, знаете о желаниях человека?

— А мне девушки в общежитии о вас рассказывали.

— Теперь-то и я вас вспомнил: вы были за столом в сиреневом платье, когда мне не дали окрошки, опасаясь, что я лопну?

— Что же вы так зло-то о них: девчата все хорошие, простые, обыкновенные девчата.

— Мне их простота нужна, как собаке пятая нога!

— Напрасно. Среди них есть отличные девушки, например, Шура.

— Демина?.. Точно!.. «Сквозь разорванные брюки Челкаша было видно пролетарское его происхождение…»

— А при чем тут Челкаш? — спросила мастер, еле сдерживая смех.

— Так это же ваша отличная Демина так в школьном сочинении написала! — ответил я, и мастер расхохоталась.

С ней было интересно. Она не хихикала, не кокетничала, как другие, и не была той простушкой, которой можно любое слово ляпнуть. И мне за своей речью поэтому приходилось следить.

Узнав, что мне трудно дается математика, а экзамены в школу машинистов будут конкурсными, она потом во многом помогала, и я запросто приходил к ней в комнату.

— Нина, — скажешь, — опять эти кубы, квадраты замучили!

— Садитесь, — ответит. — Чтобы знать математику, нужно не просто заучивать формулы, а уметь выводить их.

Даже потом, уходя на танцы в горсад или в кино, заставляла меня рассказывать, откуда что берется.