«Ну и Маке! Ну и Мамбет! Твои дни, что вихрь в степи. Ты, наверное, опять угнал чужого скакуна? Или снова натворил такое, что уездное начальство не в силах опомниться, как в тот год, когда лишил покоя волостного Лук-пана? «Теперь сам хан и вся свита его взъелись на меня», — говорит. Значит, что-то натворил. Не спроста сказал», — думал Нурум.
Фазыл, сын Шагата, приходился Нуруму нагаши. Нурум и не знал, что он живет в городе.
Громко здороваясь, Нурум вошел в дом Фазыла.
— Эй, озорник! Певец-жиен! Проходи! Усаживайся! — обнимая и целуя его, радостно засуетился добродушный Фазыл. — Ой-пырмау, ты, наверное, каждый год на аршин вырастаешь. В прошлом году ты был как я, а теперь на целый аршин, нет, на два аршина вырос!
— Молодой растет, бедный богатеет, — ответил Нурум, неожиданно переиначив известную пословицу.
— Что-то я не видел, чтоб бедный богател, а вот что ты вымахал — вижу. Сестра и зять здоровы?
— Здоровы, привет передали, — выпалил Нурум и покраснел. Ему показалось, что он совершает грех, не сказав, что убежал из дому, что даже и не предполагал остановиться у Фазыла, а теперь вдруг торопливо говорит: «привет передали». Но греха его Фазыл не заметил.
— Ты тоже в войско записаться приехал, озорник-жиен? — спросил Фазыл, сделав озабоченное лицо.
Растерянному Нуруму этот вопрос снова напомнил Мамбета.
— Фазеке, по дороге я встретил Маке, он чем-то встревожен, гнал во весь дух куда-то. Он тоже спросил, не в войско ли записываться спешу. Иди, говорит, лучше в мое войско. Даже настаивал: иди да иди. Что, разве в город едут только для того, чтобы записаться в ханское войско? Вы, кажется, чем-то озабочены, недовольны…
Нурум изучающе оглядел кряжистую, чуть сутулую фи-гуру Фазыла, безбородое лицо в мелких красных прожилках, нахмурившиеся брови над тускловатыми глазами.
Фазыл насторожился.
— Что за Маке?
— Да тот самый Маке, не помню имени его отца.
— Мало ли на свете разных Маке?
— Нет, таких мало. Это известный Черный Маке.
— Мамбет, что ли?
— Да.
— Мамбет Уразбаев! Где ты его встретил?
Фазыл просветлел, брови удивленно приподнялись.
— Да, знаменитый Маке. Силач Маке. Домбрист Маке, — горячо подхватил Нурум. — А чему вы удивляетесь, Фазеке? Под ним был его могучий черный конь. И мчался так, что пыль столбом. «Разговор есть… вечером потолкуем», — бросил он. Сам понесся к учителю Губайдулле.
— Тшш! — прошипел Фазыл, будто кто-то мог услышать. — Тише говори, Нурум. Уж чего-чего, а слухачей сейчас хватает. Весь город сбился с ног — ищут Мамбета.
Нурум заговорил шепотом:
— А что он мог натворить?
— Об этом я не буду говорить, а ты не спрашивай. Страх! Не страх, а ужас один. Народ только об этом и говорит.
— Может быть, может быть. Маке на все способен. А все же что он наделал?
— Ты знаешь, когда произносят имя Мамбета Уразбаева, дети со страху перестают плакать. В начале лета он прибыл сюда с десятью джигитами и записался в отряд Жанши. Русский язык он знает, отважен и способен, поэтому назначили его начальником интендантской службы. Аргамаки самого Жанши, обученные кони командиров — вся конница в руках Мамбета. Захочет — даст коня, не захочет — самому Жанше не даст. Вчера Мамбета вызвал подполковник Кириллов и давай ругать: «Почему коней не хватает? Ты разболтался, разбазариваешь коней». «Я тебе не подчиняюсь, хватит мне гнуть спину перед казаками, — отвечает Мамбет. — И признавать тебя не стану!» Тогда Кириллов распорядился посадить его на гауптвахту. Но Мамбет избил двух солдат, которые пришли за ним, и ворвался в кабинет Кириллова. «Сейчас же убирайся отсюда, валяй к своему атаману Мартынову. Иначе башку срублю», — говорит. Кириллов за наган. Мамбет вырвал наган, связал подполковнику обе руки назад, плотно закрыл дверь и ушел восвояси. Казахи, стоявшие за дверью, ничего не слышали, а если и услышали, вряд ли посмели бы задержать Мамбета. После того как Кириллову развязали руки, он приказал: «Задержать и передать военному суду!» Но Мамбет как в воду канул. Ищут по всему городу, да что толку.
— Собственными глазами, возле Шидерты… — начал было Нурум, но Фазыл поспешно перебил:
— Держи язык за зубами! Не вздумай болтать: «Видел, слышал». Тюре Арон объявил, что он красный болшабай[2]
, бежавший с окопных работ, что он из числа измен-ников-кердеринцев, посланный для разложения ханского войска. Ты знаешь, кто такие изменники-кердеринцы?— О, Фазыке, ведь Кердери — большой род. Откуда мне знать? — ответил Нурум и продолжал изумленно:
— Ай да Маке! Вот джигит!
— Кердеринцев много, но изменник-кердеринец, который на стороне красных, то есть на стороне Айтиева и Бахытжана Каратаева…
Нурум вскинул брови.
— Айтиев все лето был у нас. Точнее говоря, весной, около двух месяцев. Почему его называют изменником? Он любил простой народ. Истинный учитель, наставник нашего Хакима. Мой отец очень уважает его. Если Мамбет вместе с Айтиевым, то он нашел себе умного товарища, — горячо проговорил Нурум.