Крутое время

Весь день сновали по городу дружинники и даже к вечеру не все собрались в казармы. Одни возвращались со скатертями из различных учреждений, другие — с красивыми папками и портфелями под мышкой. Но никто не нарушил строгого приказа: «Не трогать вещей простого люда». Жалоб на дружинников не было,

На другой день спозаранку Мамбет выстроил десяток своих джигитов, спрыгнул с коня, вытащил из кармана большой складной нож. Схватив одной рукой хвост коня, коротко обкорнал его и обратился к джигитам:

— С этого часа, с этой минуты я навсегда отрекаюсь от Джамбейтинского правительства. Возврата нет. Отныне я большевик! Как и у них, мой конь— куцый. Приказываю всем дружинникам, начиная с правого фланга, укоротить хвосты коням! Кто не выполнит приказа — значит остается в ханской дружине. Такой пусть убирается своей дорогой! Ну, начинайте! — закончил он и глянул на правофлангового Нурума.

Нурум, спрыгнув на землю, взял у Мамбета нож и ловко отсек конец хвоста своему мухортому. Потом снова прыгнул в седло и стал в сторонке. Вслед за ним вышел другой джигит и повторил то же самое. Вскоре рядом с Нурумом выстроились все пятьдесят джигитов. Хвосты коней были коротко и аккуратно подстрижены. Как бы возвещая о новых порядках, Мамбет весь отряд провел по самой длинной улице.

Люди смотрели из окон и, ошеломленные зрелищем, шептали:

— Астафыралла!

— Спаси, аллах!

Дети галдели:

— Смотрите: конница бесхвостая!

— Бесхвостые болшабаи едут!

На прутьях, на палках, с гиканьем и свистом мальчишки бежали следом.

V

Говорят, порою чувство захлестывает рассудок человека. А чувство бывает разным. В отчаянии человек не страшится ни воды, ни огня. Не боится он ничего и тогда, когда окрылен великой целью, высокой мечтой. Нет, ничего подобного не испытывал офицер Аблаев в этот день. В нем все бурлило, будто неистовый ветер гнал по степи перекати-поле — в нем клокотала месть.

— Ну, подождите! — скрипел зубами он всю дорогу.

Решительные приказы султана Гаруна ему были больше по душе, чем беззубые распоряжения Жанши, Да и вообще, какой он, Жанша, глава правительства? Иного мерзавца бить бы надо, а Жанша провожает его с почестями. Других бы надо в тюрьме сгноить, а он с улыбкой, с извинениями отпускает их. Какой же это порядок?! Летом приказал Каржауову проводить учителя Калена! Да еще и подарить коня и чапан! А вчера отпустил безбожницу бабу, жену лютого врага велаята Абдрахмана Айтиева, которая тайком доставляла красным пропитание, и не посчитался с его, Аблаена, авторитетом.

— Тьфу, пентюх! — возмутился Аблаев, в сердцах огрев коня камчой. — Как будто агент этих самых красных… Ну, подождите. Погодите, голубчики! Я вам еще покажу! Приведу сюда весь кадетский корпус! Попляшете!

Аблаев спешил в Уил.

— Или умри, или проучи негодяев! — приказал ему Гарун. И Аблаев решил проучить. В Уиле в кадетской школе учатся триста пятьдесят человек — сплошь молодцы, отборные рубаки, воспитанные, обученные казачьими офицерами. Триста пятьдесят юнкеров! Бесстрашная, еще не битая, отважная молодежь! Он, Аблаев, бросит их против голодранцев-бунтовщиков! Надежда и опора велаята, воспитанники кадетского корпуса завтра ринутся в первый бой.

— Пусть свистят шашки над головами предателей! Никакой пощады! Только тебе доверяю я это дело, — наказывал Гарун..

«Совсем распустились, сволочи! Подождите! — яростно грозился Айткали Аблаев. — Верно говорят, что обнаглевший корсак станет рыть себе нору ухом. Один угоняет коней, другому плевать на дисциплину, третий набрасывается на офицера… А теперь, наглецы, подняли бунт в самой столице велаята! Ну, подождите!..».

Аблаев вспомнил все свои неудачи за последний год. Не слишком ли много их! Первый раз он споткнулся в ауле буяна-хаджи. В Анхаты он чуть было не схватил бунтовщика-студента, но в последнюю минуту тот сумел улизнуть, собака! Дальше начались сплошные неудачи. Жунусов кромешной ночью выдал обоз с оружием в руки красных. Это было самое досадное… «К счастью, мне еще удалось оправдаться перед Жаншой и Гаруном». Аблаев не знал, что в ту ночь, когда он в поселке Уленты изловил, наконец, Мендигерея, его жестоко отмолотил все тот же Жунусов. Поэтому к третьей своей неудаче он отнес бесчинство подонков в казарме. И тут ему вспомнилось, что один из вязавших его в казарме был… Нурум Жунусов. Ярость, бешенство охватили Аблаева.

«О Жунусовы! Или погибну, или кровавыми слезами зальетесь! Довольно, поизмывались! Один — там, другой — здесь! А старый волк-отец — в ауле смуту разводит! У, проклятые головорезы! Подождите! Я вас!..»

Галопом мчался Аблаев на своей саврасой, потом натянул поводья, перевел коня на рысь, расстегнул ворот кителя, чтобы свободней дышать. Вскоре конь перешел на шаг. Аблаев расслабил мышцы, успокоился, оглядел окрестности: ехал он по хребту Булдырты. «Доберусь до Кара-Тобе, переночую там. Дальше придется ехать с проводник ком, плохо знаю дорогу».

В сумерках он приехал в Кара-Тобе, дал передохнуть коню, а с рассветом снова двинулся в путь. Проводника брать не стал, хозяин дома, где он ночевал, проводил его до большой дороги за аулом и сказал!