Крутой сюжет 1994, № 02

Когда дверь закрылась, Фелтон подошел к бару и налил себе целый стакан виски. В его крепости образовалась брешь. В «Тауэрс» появились дыры. В первый раз Норман Фелтон не атаковал, а защищался.

Он опустошил стакан, скорчил гримасу человека, не привыкшего к выпивке, налил другой стакан, посмотрел на него и поставил. Хорошо, теперь он будет атаковать. Он не знал где, но чувствовал, как чувствуют звери в джунглях, что пришло время убить или быть убитым, время, когда промедление грозит смертью.

Он вышел снова на балкон и посмотрел на огни моста Джорджа Вашингтона, соединяющего два великих штата. Фелтон управлял этими штатами уже почти двадцать лет. Он создал совершенную систему с четырьмя приближенными, которые нанимали боевиков и избавлялись от трупов.

Но один из его четверки, О’Хара, распрощался с жизнью прямо в этой комнате. Один удар, удар крюком, и его голова почти отделилась от тела и совсем отделилась от системы Фелтона.

Фелтон посмотрел на свои руки. Теперь их осталось трое: Скотти в Филадельфии, Джимми здесь и Мошер в Нью-Йорке. Система с оборотом в десятки миллионов долларов находилась под угрозой невидимого врага. Кто он? Кто?

Руки Фелтона сжались в кулаки. Что ж, будет снова, как в сороковые годы, когда ничто не могло остановить его, ничто, ни этот зажиточный вонючий мир, ни полицейские, ни ФБР, ни синдикат. Благодаря своим рукам и мозгам, он сделал тогда Виаселли королем Востока из мелкого банковского служащего. Фелтон глубоко вдохнул ночной прохладный воздух и впервые за эти сутки на его лице появилась улыбка. Телефонный звонок нарушил тишину.

Фелтон вернулся в кабинет и поднял трубку черного телефона, стоявшего на столе из красного дерева.

— Да?

— Привет, Норм, — раздался голос. — Это Билл.

— А, привет, майор.

— Послушай, Норм, я звоню насчет этого самоубийства. Его идентифицировали как пациента санатория Фолкрафта в Ри, в Нью-Йорке.

— Итак, это был обреченный на смерть пациент?

— Да. Похоже на то. Я лично разговаривал с директором, доктором Смитом. Норм, я предупредил его, что он отвечает за своих душевнобольных пациентов. Гровер и Рид, кажется, навещали тебя? Это они узнали о Фолкрафте.

— Они вели себя прекрасно, Билл, — сказал Фелтон.

— Хорошо, если я понадоблюсь тебе, позвони.

Фелтон дождался гудков и набрал номер.

— Привет, Марв. Вас маста ид?

— Да, — раздался голос Марвина Мошера. — Ничего… как у тебя?

— У нас неприятности.

— Что? Одну минуту. Я только закрою дверь. На всякий случай. Некоторое время в трубке было тихо. Потом снова раздался голос Мошера.

— Я считал, что мы очистили рынок.

— Появился новый рынок.

— Виаселли расширяется?

— Нет, — сказал Фелтон.

— Расширяется кто-то другой?

— Не думаю.

— Что говорит О’Хара?

— Он ушел из жизни сегодня утром.

— О Боже…

— Нанимать пока никого не будем. Нужно сначала кое-что узнать.

— Говорил с мистером Виаселли?

— Нет пока. Он послал своего представителя на первоначальные переговоры.

— И?

— Он говорит, что все по-прежнему?

— Так значит, это Виаселли?..

— Не думаю. Не уверен.

— Хорошо. Как мы будем это делать?

— Сначала черновая работа. Есть место, которое называется Ф-о-л-к-р-а-ф-т. Фолкрафт. Это санаторий в Ри.

— Разузнай, что это такое. Попробуй снять комнату.

— О’кей, Норм. Я позвоню.

— Привет семье.

— Зай гезунт.

Фелтон положил трубку и хлопнул в ладоши. Частный санаторий. Никакой правительственный офис не стоит за ним. Он сделал этой ночью еще два телефонных звонка. Один — Анджело Скоттичио в Филадельфию; второй — Кармину Виаселли.

Глава 17

Поезд шел по старой железной дороге через Пенсильванию. Ремо Уильямс смотрел сквозь грязное окно на пригороды Филадельфии, которые были истинно американскими до мозга костей. Это был фешенебельный район Мэйн-Лайн, окружавший гетто, которым стала сама Филадельфия. Аристократы нации отступили на последний рубеж перед бедностью. Они сдали Филадельфию еще поколение назад.

Был мрачный и сырой полдень, заставлявший человека когда-то сидеть в своей пещере возле теплого огня. Это напомнило Ремо о школьных днях, о его учителях и о провале после двух лет учебы в колледже. Он никогда не любил учиться. Но сейчас он собирался посетить самую лучшую женскую школу в стране — Бриарклифф.

Ремо закурил сигарету, увидев, что другие игнорируют знак, запрещающий курение. Он курил осторожно, чтобы не оставлять дыма в своих дыхательных путях. Чжиун был прав. Стоит надавить на него посильнее, и он вернется к прежнему. Это все та же старая история. Ремо опять курил.

Дома, большинство из которых были кирпичными и двухэтажными, имели свои особенности, но от всех веяло деньгами. Он вспомнил слова Мак Клири: Никакого дома, никакой семьи, ничего постороннего. И ты всегда будешь оглядываться через плечо.

Сигарета была хорошей. Ремо стряхнул пепел и пересмотрел свои ошибки. Он не должен был оставаться поблизости после визита к Мак Клири, не должен был затевать игры с барменом, не должен был подходить к дежурной в регистратуре госпиталя. Белый халат мог бы помочь ему пройти в любую палату госпиталя анонимно. Но что сделано, то сделано. Может быть, последствия не будут гибельными.