Он словно бы не хотел демонстрировать свои огромные бицепсы. Говорят, Билли заслужил свое прозвище потому, что пиву предпочитал двойной виски, который пил постоянно. Очевидно, жара совсем не беспокоила его.
Билли работал на Лилко, объезжая диких лошадей и всегда говорил тем, кого побеждал в армреслинге в баре Грендель, честно используй свои мускулы:
— Мне не нужно ходить в гимнастический зал, чтобы добиться этого, — говорил он, проглатывая двойной виски, и ставил руку на локоть, подзывая очередного соперника. — Черт возьми, моя работа сделала меня таким. Честная работа — лучше всяких тренажеров. — Потом он качал головой с копной волос песочного цвета. — Я не из этих сопливых жокеев.
Грендель был местным питейным заведением — это был синий домик, стоявший в нескольких милях от западного побережья Бриджа, на дороге к Монтак Хайвей.
Позже вечером, Билли Шотак стоял на крыльце Гренделя, собираясь уйти. Небо превращалось из синего в черное, по дороге сновали автомобили, чьи фары казались глазами чудовищных животных.
Билли глубоко вздохнул и выругался. «Когда-нибудь мы все помрем от выхлопных газов, все больше отравляющих воздух», — подумал он.
Недалеко от бара его поджидал грузовик Лилко, но Билли сегодня очень не хотелось покидать приятную обстановку бара. Из-за его спины доносилась музыка. Тони Бенетт пел «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско».
Настроение изменилось, когда он поехал по одной из темных дорог — он начал насвистывать нечто неопределенное. В этот момент он выехал из-за последнего поворота дороги и увидел темную фигуру в пятне света левой фары.
— Какого дьявола! — Он нажал на тормоза и высунулся в окно. — Ты, тупой ублюдок! Я мог бы убить тебя. Какого черта…
Дверца с другой стороны распахнулась и словно торнадо выбросил Билли из кабины.
— Эй! — Он покатился по холодному асфальту. — Эй, приятель! — Билли вскочил на ноги и встал в боксерскую стойку, выставив кулаки перед грудью.
— Не дергайся, сукин сын.
Глаза Билли расширились, когда он увидел блеск длинного лезвия в свете фар. «Господи, — подумал он, — меч. Меч? Должно быть, я пьян».
Перед фарами запрыгали привлеченные светом насекомые. Стояла тишина, только совсем рядом шипели и плескались волны океана.
Билли ударил, но его удар не достиг цели.
Воздух перед ним, казалось, был рассечен напополам, он почувствовал его вибрацию, а затем ощутил такую боль, которую он не испытывал прежде.
Однажды за пределами военной базы ему пришлось столкнуться с военным полицейским, который успел ранить Билли ножом прежде, чем тот ударил его в лицо. За это пришлось отсидеть на гауптвахте, но никогда в жизни он не чувствовал такого удовлетворения.
Но та боль не шла ни в какое сравнение с той, которую Билли Шотак чувствовал сейчас. Острие меча рассекло ночь и затем тело Билли от правого плеча до левой стороны таза. В ноздри Билли ударил запах крови.
— Господи Ис…
Затем на тело обрушился деревянный столб, ломая кости, но боли он уже не чувствовал. Билли казалось, что он снова едет по дороге.
Впервые за много лет на его глазах появились слезы. «Мама, — подумал он. — Мама, я еду домой».
— Думаю, я знаю, что это такое, — сказала Юстина. Наступила ночь, и усиливающийся ветер гнул деревья, стоявшие возле дома. Где-то вдалеке прогудело судно, и снова стало тихо. Они лежали рядом, наслаждаясь близостью тел.
Николас обнял ее и спросил:
— Что ты хочешь больше всего?
— Быть счастливой, — ответила Юстина. — Это все. — «Ничего нет в мире, — подумала она, — кроме наших переплетенных тел и душ». Юстина думала, о том, что никто не был ей так близок, как Николас. Она начинала ему верить и словно обретала вторую жизнь.
Вдруг в доме раздался страшный треск, он донесся со стороны кухни. Юстина вскочила и так вскрикнула, словно смерть прикоснулась к ней холодными руками. Николас встал и направился к двери, перевоплотившись на глазах. Он был полностью обнажен, но Юстине казалось, что он одет, как будто мускулы и отливающая светом вспотевшая кожа были каким-то волшебным одеянием, облегающим его тело.
Николас тихо крался на желтый свет, просачивающийся из гостиной, на полусогнутых ногах.
Юстина собрала свою одежду и двинулась за ним.
Его руки, вытянутые вперед, вдруг напомнили ей мечи, пальцы были тверды, как сталь, когда он тихо подобрался к кухне.
Юстина увидела разбитое окно, его осколки сверкали на столе и полу. Ноги отказывались идти дальше. Занавески, разбуженные внезапным ветром, громко хлопали.
Николас стоял неподвижно, как статуя, и рассматривал что-то на полу возле окна. Юстина охнула и отвернулась, но что-то заставило ее повернуться снова и посмотреть.
На полу лежала черная масса, большая и неподвижная. Кровь сочилась на пол в нескольких местах из тела, лежащего на осколках стекла. Отвратительный запах ударил в ноздри, и она зажала нос.
— Что… — Юстина снова заткнула рот и нос, тяжело сглотнув. — Что это такое?
— Я не уверен, — сказал он медленно. — Тело слишком большое для летучей мыши, обитающей в этой части страны, и это не белка-летяга.
Зазвонил телефон, и Юстина вздрогнула. Она схватила Николаса за руки.