Крутой вираж

Арне обернулся. Он был в коричневой летной форме. Арне, которому уже исполнилось двадцать восемь, служил инструктором в военной летной школе под Копенгагеном.

— Я принял тебя за нашего старика. — Арне с любовью окинул взглядом Харальда. — Ты все больше становишься на него похож.

— Хочешь сказать, я тоже облысею?

— Очень может быть.

— А ты?

— А я вряд ли. Я же в маму.

Действительно, Арне унаследовал мамины темные волосы и карие глаза.

— Я хотел тебе кое-что сыграть, — сказал Харальд. Арне уступил ему место за пианино. — Выучил с пластинки, которую кто-то принес в школу. Знаешь Мадса Кирке?

— Он двоюродный брат моего сослуживца Пола.

— Да-да. Так вот, он открыл потрясающего американского пианиста по имени Кларенс Пайн-Топ Смит.

Харальд заиграл буги-вуги Пайн-Топа, и церковь наполнилась заводной музыкой американского Юга. Харальд не мог усидеть на месте и играл стоя, склонившись над клавиатурой. Взяв последний аккорд, он выкрикнул по-английски: «Вот о чем я вам толкую!» — как это делал на пластинке Пайн-Топ.

Арне засмеялся.

— Неплохо! Пойдем выйдем на крыльцо. Курить хочется.

Они вышли за дверь. Неподалеку темнел силуэт дома, из окошка кухонной двери струился свет. Арне достал сигареты.

— От Гермии что-нибудь есть? — спросил Харальд.

— Я пытался с ней связаться. Нашел адрес британского консульства в Готенбурге. — Датчанам разрешалось посылать письма в нейтральную Швецию. — Я не написал на конверте, что это консульство, но цензоров так просто не проведешь. Командир вернул мне письмо и сказал, что в следующий раз меня отдадут под трибунал.

Харальду нравилась Гермия. При первом знакомстве она его немного напугала — такая строгая брюнетка с решительными манерами. Но она расположила к себе Харальда тем, что относилась к нему не как к младшему братишке, а как ко взрослому.

— Ты по-прежнему хочешь на ней жениться?

— Да. Если она жива… Она же могла погибнуть в Лондоне при бомбежке.

— Тяжело жить в неведении.

Арне кивнул и спросил:

— А ты как? Есть у тебя кто-нибудь?

Харальд только пожал плечами:

— Девушек моего возраста школьники не интересуют. Скажи лучше, как дела в армии?

— Картина мрачная. Мы не можем защищать собственную страну, мне даже летать не разрешают. Наци захватили все. Сопротивляются только британцы, да и те из последних сил.

— Но кто-то же должен был начать сопротивление.

Арне хмыкнул:

— Если бы и начал и я об этом знал, я бы все равно не мог тебе ничего сказать, так ведь?

И Арне под дождем ринулся к дому.

2

Гермия Маунт взглянула на свой обед, состоявший из обуглившихся сосисок, водянистого картофельного пюре и разваренной капусты, и с тоской подумала о баре неподалеку от копенгагенского порта, где подавали селедку трех видов, салат, маринованные огурчики, теплый хлеб и пиво.

Она выросла в Дании. Ее отец, английский дипломат, женился на датчанке. Раньше Гермия работала в британском посольстве в Копенгагене, сначала секретарем, потом помощником морского атташе — агента британской разведки МИ-6. Когда отец умер, мама переехала в Лондон, а Гермия осталась в Дании — отчасти из-за работы, но главным образом потому, что обручилась с датским летчиком Арне Олафсеном.

Девятого апреля 1940 года Гитлер оккупировал Данию. Гермию вместе с группой британских чиновников вывезли на специальном дипломатическом теплоходе в Лондон.

Теперь тридцатилетняя Гермия заведовала в МИ-6 отделом Дании. Вместе с другими сотрудниками ее эвакуировали из лондонской штаб-квартиры в большой загородный особняк в семидесяти километрах от столицы. Столовой здесь служил разборный барак фирмы «Ниссен».

Гермия подцепила вилкой немного пюре и заставила себя его проглотить. Тут она увидела, что в ее сторону идет, прихрамывая, мужчина примерно ее лет с чашкой чая в руках.

— Позвольте к вам присоединиться, — сказал он дружелюбно и, не дожидаясь ответа, уселся напротив. — Меня зовут Дигби Хор. А кто вы, я знаю.

— Вы в каком отделе работаете?

— Я, собственно говоря, из Лондона.

Это не было ответом на ее вопрос. Она отодвинула в сторону тарелку.

— Вам не нравится здешняя еда? — поинтересовался он.

— А вам?

— Я допрашивал летчиков, которые были сбиты над Францией и вернулись домой. Мы думаем, что это мы терпим лишения, а лягушатники-то на самом деле голодают.

— Лишения — это одно, а плохо приготовленная еда — другое.

— Меня предупреждали, что вы особа язвительная.

— А что еще вам обо мне наговорили?

— Что вы блестяще владеете английским и датским. Полагаю, поэтому вас и назначили начальником датского отдела.

— Нет. Причина одна — война. Прежде ни одной женщине не удавалось подняться в МИ-6 выше секретаря. У нас, видите ли, отсутствовало аналитическое мышление. Но с начала войны наши мозги претерпели значительные изменения, и мы стали способны исполнять работу, которая раньше была доступна лишь мужчинам.

— Я тоже это заметил. Чудеса случаются и в наше время.

— Зачем вам было выяснять, кто я и что я?

— По двум причинам. Во-первых, вы — красивая женщина.