Крутоярск второй

Полтора с лишним месяца минуло с того дня, когда Федор Гаврилович вернулся из своей последней командировки в управление дороги, вернулся уже в новой должности. Через отца, через Антонину Леонтьевну, которой Федор Гаврилович, как всегда, подробно рассказывал о своих делах, до Иры, словно рокот отдаленных событий, докатывалось происходящее в депо. Она знала, что там сейчас очень трудно. Плохо с помещением, плохо с оборудованием, плохо с материалами. И еще с чем-то плохо. Ира не представляла, как все это выглядит на деле, как не представляла себе самого депо, но она чувствовала дыхание суровой, трудной и страшно ответственной жизни, которая клокотала там, за городом, за рекой, на станции, именуемой Крутоярском-вторым. И во главе этой жизни — отец. С ним Игорь Соболь и еще какие-то люди — инженеры, командиры, слесари, машинисты.

Она знала, что и  о н  все еще там. А прежний начальник депо — «шагающий экскаватор марки «ПЛ», как звал его Игорь, — перевелся в пассажирское депо, в город, простым машинистом.

В это утро Тавровый, позвав к себе в кабинет Соболя, который все еще числился в депо и. о. заместителя по ремонту, сказал:

— Хватит тебе иокать. Вчера говорил с управлением: есть приказ о твоем назначении.

— Кем? — с придыханием спросил Соболь.

Федор Гаврилович устало, но отечески покровительственно, успокаивающе улыбнулся:

— Непосредственно ко мне замом и утвержден.

Тавровый полагал, что Соболь до последнего момента сомневался в возможности этого утверждения и что теперь он, Федор Гаврилович, развеивает его опасения и вообще доставляет ему своей новостью большую радость.

Соболь же, как и прежде, питал надежды на куда более значительные перемены в своей судьбе. Хотя последние события в депо — смещение Лихошерстнова и назначение Таврового — нанесли по его расчетам тяжелый удар, он не сдавался, утешая себя мыслью, что его могут перевести начальником в какое-нибудь другое депо или возьмут в управление. Новость, преподнесенная сегодня Федором Гавриловичем, сокрушила и эти надежды.

Когда затем Тавровый сказал ему, что надо опять отправляться в город — добыть кое-что из материалов, он только обрадовался. Как это всегда бывает с человеком, настроившимся переменить место работы, но не сумевшим осуществить это, все в цехах сейчас казалось ему особенно противным, осточертевшим.

За время короткого пути в город в полупустом, холодном, хотя и отопляемом железной печкой-«буржуйкой» вагоне пригородного поезда он предавался мрачным раздумьям. Он негодовал на отца, который, как видно, не хочет и пальцем пошевелить, чтобы посодействовать ему; он с обидой думал о начальнике отделения, который мог бы взять его, Игоря Соболя, к себе заместителем по локомотивному хозяйству. Должность эта с уходом Таврового в депо освободилась, а отделение в Крутоярске, против ожидания, не ликвидировалось, — наоборот, ему придали новые участки дороги.

Еще совсем недавно Соболю казалось, что он, словно отлично налаженный, быстроходный корабль, плывет, не отклоняясь от курса, к лазурным берегам славы и процветания. Теперь же его, как беспомощную лохань, мотало на одном месте.

Впрочем, в городе, под влиянием ли льстивших его самолюбию и к тому же весьма результативных встреч с директорами двух заводов, под впечатлением ли солнечного, полного зимней сверкающей красоты и зимней свежести дня, настроение Игоря несколько выровнялось. Разочарования и обиды хотя и не забылись вовсе, но уже не бунтовали в нем с прежней силой.

Около полудня у него действительно выдался свободный час, и его привычно потянуло в дом Тавровых.

Это было впервые, хотя и прежде не однажды оставались они вдвоем.

А это было впервые: они сидели на диване в кабинете Федора Гавриловича, сидели в разных концах дивана; говорили о посторонних вещах и почти не встречались глазами, но Ира чувствовала, как они оба волнуются и как это волнение установило между ними незримую, растущую связь.

Когда это началось? Возможно, уже в тот момент, когда Ира, встретив гостя, поняла вдруг, что она, несмотря на все радости сегодняшнего дня, как никогда мучительно томилась одиночеством. А может быть, это началось позже, когда она заметила, что сегодня Соболь проще и серьезнее, чем всегда, что его гложет какая-то невысказанная боль, и в Ире поднялось вдруг, ее затопило теплое чувство к нему. Или в тот момент, когда она открыла, что Соболь, сегодняшний Соболь — озабоченный, небритый человек в будничном, рабочем костюме, а не вылощенный, одетый с иголочки, разбитной, самоуверенный молодец, которого обычно видела она, — сегодняшний Соболь по-новому, по-небывалому красив…

Соболь встал и, продолжая говорить что-то о депо, прошелся по комнате. Ира знала, что он сядет сейчас снова, сядет уже ближе к ней, иначе зачем же бы он встал; она видела, как трудно ему скрывать волнение, слышала, как ломается его голос. Слушая и не слушая его, она бездумно ждала, что будет дальше.