Крутоярская царевна

Зверев и князь Льгов поблагодарили, поклонились и двинулись из гостиной. Вслед за ними двинулись и опекуны. И Жданов на ходу нагнулся к маленькому Мрацкому и шепнул ему на ухо:

— Вот так блин!

Мрацкий ничего не ответил и бровью не двинул.

— А за блином-то сейчас чистый понедельник! — снова шепнул Жданов и начал смеяться.

XI

Когда гости вышли, Нилочка чинно поднялась с большого дивана, как бы с какого трона, и тихо двинулась, в сопровождении мамушки и штатных барынь, в свои горницы. Однако у дверей первой же ее горницы придворные дамы крутоярской царевны откланялись и отправились к себе.

Нилочка осталась у себя глаз на глаз с мамушкой и, веселая, все еще румяная, бросилась вдруг на шею к Щепиной и начала ее целовать.

Лицо Марьяны Игнатьевны, уже несколько мрачное еще в гостиной, стало теперь темнее ночи.

— Что ж ты, Маяня? Что ты такая?! — воскликнула девушка.

— Ничего, золото мое…

— Как ничего? Посмотри лицо-то свое!.. Ты будто гневаешься, что я вдруг так распорядилась по-хозяйски… стала приглашать гостей.

— Нету… Что ты?..

— Как — нету? Вижу… рассердилась… А за что же? Оба мои опекателя молчат, видно, что хотят выжить поскорей из дому и прежнего опекуна, и молодого князя. Да и ты молчишь… Нельзя же так… Невежество!..

— А знаешь ли ты, Нилочка, зачем они приехали? Я тебе об этом не сказывала…

— Точно, Маяня, не сказывала, но я знаю…

— Как?! Каким путем?! — воскликнула Щепина. — Кто посмел тебе мимо меня нашептывать?

Нилочка подпрыгнула раза два как ребенок, потом отбежала, села в свое кресло около угольного окна, выходившего в сад, — ее любимое местопребывание, — и вскрикнула смеясь:

— Садись, Маяня, садись вот сюда!..

Щепина с тревожным лицом быстро подошла, опустилась на стул и пытливо впилась глазами в лицо девушки. Она приняла ее на руки через несколько дней после ее рождения, знала почти семнадцать лет и теперь не находила… Ее Нилочка исчезла!.. Перед ней сидела какая-то другая девушка, которая и смотрит, и говорит совершенно иначе.

— Что с тобой? Христос с тобой! — выговорила Марьяна Игнатьевна, глядя на питомицу и совершенно пораженная превращением, совершившимся на ее глазах в несколько мгновений.

— Ничего со мной, Маяня… Рада я…

— Чему?

— А тому, что князь приехал, и тому, что свататься будет нынче или завтра… Фома Фомич за него говорить будет, а Сергей Сергеевич отказывать будет, а Петр Иванович охать и жалиться будет, но тоже петь в голос Сергею Сергеевичу. А ты опасаться будешь, что и человек-то князь, может, нехороший, и буян, и столичный головорез. Ну, и всякое такое…

— Ну, ну, ну?.. — нетерпеливо и с тревогой в голосе выговорила Щепина.

— Ну, что ж… ничего!.. Всякий-то свое будет выводить…

— А ты-то, ты-то… сама что же?..

— Я-то?.. Я под опекой… Я ничего не могу!.. Как он мне ни приглянулся, как ни будь по душе, — что же я сделать могу?.. Да… одно я сделать могу…

Нилочка протянула руку, положила на пяльцы, стоявшие около ее кресла, точь-в-точь так, как императрица Елизавета на своем портрете держит руку над скипетром, и выговорила, отделяя паузой слово от слова:

— Я… одно… могу… говорить… Нет… нет и нет!.. И… никогда… ни за кого… против воли… замуж не пойду… Годов князю немного, мне и того меньше. Хоть и четыре года подождем до моего совершеннолетия…

— Как ты смеешь так рассуждать? — вдруг вскрикнула Марьяна Игнатьевна, изменяясь в лице.

Нилочка вздрогнула. Взгляд ее сразу стал тревожным. Она откинулась на спинку кресла и широко раскрытыми, почти испуганными глазами смотрела, не сморгнув, в искаженное неведомым ей чувством лицо своей второй матери.

— С каких пор?.. Когда?.. Ничего не понимаю!.. — выговорила Щепина, как бы сама себе. — Никишка-головорез тебя испортил, что ли? Когда ты так рассуждала? Опомнись!

Нилочка молчала мгновение, потом, не спуская глаз с мамушки, вымолвила взволнованно и недоумевая:

— Ничего и я не понимаю… Отчего ты так рассердилась? Что же я такое сказала? Разве прежде не ты во всем мое желание исполняла? Ты всегда спрашивала, как я хочу. А теперь вдруг…

— Да ведь это в пустяках было: ехать ли кататься, шить ли розовое или какое платье, приставить или отставить какую новую барыньку в штат… А теперь о чем ты языком болтаешь? Всю свою жизнь махом сама решаешь!..

— Да, всю жизнь! Так ведь это важнее грибов и катанья…

Марьяна Игнатьевна хотела что-то сказать, даже крикнуть, но слова замерли на губах ее. Она опустила глаза, потупилась и, очевидно, собиралась с мыслями. Она была положительно поражена всем происшедшим.

Нилочка стала смотреть в окно и тоже глубоко задумалась. И вдруг она заговорила вслух, как бы не помня себя и не зная, что высказывает громко свою тайную мысль: