Крутые белые парни

— Потому что в своих поисках он приближается к гротеску, к карикатуре • — или к эмблеме. Он упрощает изображение до той степени, когда оно становится символом, эмблемой, если хотите, торговой маркой. Этого я не понял окончательно. Однако именно эта цель поглотила столь много труда, усилий, практики и выработки методического подхода. Здесь же он нервничает перед совершением преступления, он не размышляет, он просто творит. И он достигает своего. Именно в этом рисунке он подвинулся ближе всего на пути к эмблеме. И Лэймар поймет это.

Бад посмотрел на рисунок. Он терялся в догадках, что бы это могло означать. Не собирался ли Лэймар ставить клеймо на местах своих преступлений?

— Не знаю, — продолжал между тем доктор искусствоведения. — Где-то я уже сталкивался с этим, но... Существует ли в криминальной среде художественная изобразительная традиция? Может, это своего рода графический символ, знак ведьмы или нечто такое, что представляет собой знак уникальности данного субъекта. Что-то вроде подписи, публичного заявления о своей преступной сущности, когда хотят сказать окружающему миру: «Смотрите, какой я плохой!»

Он замолчал.

Бад в это время думал о том же.

Потом он вдруг отчетливо вспомнил крапчатые полосы голубоватого цвета на рунах Лэймара, когда тот всаживал пулю в беднягу Теда. Он вспомнил и "Твою и «мать!» на суставах пальцев бандита.

Бад вдруг отчетливо понял, что хотел Лэймар от Ричарда.

— Это татуировка, — сказал Бад, удивляясь собственной проницательности. — Ричард рисует для Лэймара татуировку!

Глава 22

— Это будет татуировка? — спросил Ричард.

— Ты чертовски догадлив, — ответил Лэймар. — Ты трудился именнонад этим. И благодарение Господу, наконец ты это сделал!

То, что лежало перед ними на кофейном столике Руты Бет, как раз и было последним, самым лучшим и окончательным вариантом рисунка. На нем был изображен истинный лев в своей звериной чистоте и свирепости. Он лениво возлежал на листе бумаги, казалось, готовый броситься на рассматривающих его людей и разорвать их в клочья. Весь его облик пел о жажде крови. Рядом со львом была изображена женщина — прелестная юная блондинка с волосами цвета спелой пшеницы и с шелковистой кожей. Ее рука, обнимающая льва за шею, тонула в густой гриве царственного зверя. Настоящая мечта нациста.

— Я хочу с гордостью носить это на моей груди. Я всегда хотел, чтобы его нарисовал настоящий художник, а не наша тюремная шпана. У них получается только то дерьмо, что татуировано у меня в других местах.

— Лэймар, я уверен, что и в тюрьме могут сделать нормальную, хорошую татуировку. Я видел в Мак-Алестере такие красивые, что просто не верил своим глазам. Они такие сложные и совсем не грубые. Художник свободен в своем творчестве, где бы он ни находился. Главное — это линия и цвет.

Лэймар бережно расстегнул рубашку и распахнул ее. Хотя он не занимался уже так регулярно, как в Мак-Алестере, атлетической гимнастикой, его тело тем не менее оставалось по-прежнему гладким и мускулистым.

На вздутых мышцах плеч тюремная татуировка выцвела и выглядела скоплением тусклых синеватых пятен. Единственной татуировкой, которая была такой же яркой, как и раньше, осталась непристойная надпись: «Твою мать!» на костяшках пальцев. Эти слова по-прежнему гордо сообщали миру, кто такой хозяин подобного объявления.

— Смотри, — сказал Лэймар, — моя грудь как будто специально предназначена для этого рисунка. Я никогда не разрешал делать картинки на груди. Мне делали наколки на руках, плечах и спине, когда я был молод и глуп, когда я бывал пьян или когда я пережирал наркотиков и марихуаны, или и то, и другое, и третье вместе. Но здесь будет татуирован лев, такой отважный, каким он и должен быть.

— Папочка, — подала голос Рута Бет, — это будет просто чудо. Самая чудная вещь на свете.

— Я тоже так думаю, — согласился Лэймар. — Понимаете, я всегда считал себя львом, и картина на груди будет это подтверждать. Как ты думаешь, крошка Оделл? Как ты думаешь, хорошо ли будет выглядеть Лэймар с таким львом на груди? Понимаешь, с настоящим рычащим львом, которого так долго рисовал Ричард.

Поврежденный ум Оделла долго переваривал полученную информацию, и наконец парень понял, в чем дело. «Картинка. Там. Нома. Лев. Р-р-ры! Такой страх! Красиво!»

— Накоука! Накоука! — возбужденно повторял он, с каждым словом роняя изо рта кусочки хрустящего овсяного печенья и упустив на подбородок струйку молока.

— Он тоже хочет такую, Лэймар, мальчик хочет сказать именно это, — поняла Рута Бет. — Ему можно сделать татуировку?

— Конечно, можно. Не сразу, конечно, потому что, пока мне будут ее делать, кто-то должен же стоять на стреме. Но позже мы подберем и ему красивую картинку. Оделл, какую татуировку ты хочешь?

Но Оделл не хотел льва. Он хотел чего-то другого.

— Собачка, Map. Собачка Делл, гав-гав!

— Слушаюсь, сэр. Мы нарисуем на тебе самую красивую в мире собаку. Ричард, ты сможешь нарисовать Оделлу собаку, такую же красивую, как мой лев, а, Ричард?

— Конечно, Лэймар.