Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков

Тогда его наконец накрыло омерзение, и он начал двигаться из комнаты в комнату, пододвигая стулья, поднимаясь к потолку и снимая эти липкие мавзолеи. Он так торопился закончить этот отвратительный труд, что дважды липучка падала на него, коронуя гадостным венцом. Он выбегал из дома, сгорбленный, с согнутыми руками, словно житель Помпеи, на которого вот-вот прольется огненный дождь, а затем забегал снова, хныча; помощи ждать было неоткуда. Прежде чем снова засесть за составление указателя, ему пришлось вымыть голову.

В кабинете золотой луч, пробиваясь сквозь щель в занавесках, высвечивал вытертое пятно на ковре. На экране «макинтоша» маленькие точки летали и отскакивали друг от друга, как насекомые в банке. Джонатан сел в кресло и включил лампу. Он передвинул мышку, и заставка экрана растворилась, уступив место тексту. До своего похода в магазин Джонатан дошел до термина «неф». Слово, обозначающее продольную часть храма. Он вбил три буквы в окно поисковика и нажал клавишу. Компьютер принялся за работу, обрабатывая текст, ища совпадения. Он почувствовал, как расслабляется, сливаясь с машиной. Эта чистая, эргономичная вещь щелкала и гудела по-дружески. Джонатан сконцентрировался на чувстве признательности, стараясь не обращать внимания на более низкое жужжание... Более низкое, более органическое, выдающее агонию.

На мышином коврике умирала муха. Джонатан увидел, как она вращаясь выскочила из тонко очерченных теней в яркий свет лампы. Муха лежала на спине. «Должно быть, она на крыльях ползет», — подумал Джонатан, когда она замерла, подобно остановившейся миниатюрной карусели - крылья, волоски, фасетчатые глаза.

От чего умерла муха, не от морилки ли? Джонатан разместил по одной коробке в каждой комнате, но сделал это скорее, как если бы проводил магический обряд, не веря до конца, что они помогут. Как яд может подействовать на мух, но не на меня? Или, если уж на то пошло, не на уховерток? Муха снова начала вертеться, снова начала жужжать. Задрав лапки, она, как юла, перемещалась по столу, пока наконец не отскочила от листа бумаги и не утихла среди хлебных крошек. Джонатан задумался, сколько времени пройдет, прежде чем она сдохнет?

Этот вопрос заставил его воспаленный разум сорваться в бездну извращенных, насекомых предположений. Почему? Почему мушиные тела наполнены чем-то похожим на гной? Со своего места Джонатан мог видеть следы, оставленные двумя его предыдущими казнями. Возможно, это своего рода реакция на паразитов-людей? Гарантия, что убийство будет неприятным, хотя и нечастым, явлением? И почему убийство мух вообще должно быть неприятным? Почему оно не может быть способом проведения досуга или даже видом спорта? Вот оно! Решение, удовлетворяющее и потребность в охоте, и потребность в убийстве мух. Возможно, реально разработать миниатюрные иглометы, с точностью достаточной, чтобы попасть в муху?

Джонатан откинулся на спинку кресла, представляя детали своей новой идеи. Полностью оборудованные охотничьи угодья, умещающиеся в пределах одного аксминстерского ковра. Загонщики — жуки - бегущие по ворсу, спугивающие мух. Охотники, недвижимо сидящие на своих местах с иглометами наготове. Дичь, срывающаяся из своего укрытия из пыли и пуха. Она уже в воздухе! И дула ружей, ведущие мух, резко следующие за каждым движением — вверх, вниз, наискосок. Легкое нажатие на спусковой крючок, и игла летит точно в цель, пронзая гудящую трупную муху, пробивая крыло и распухшее брюшко. Хрясь! Она падает, подскакивает и застывает, умирая — как замедленный фильм про антилопу, падающую замертво в вельдте. Охотники открывают маленькие проволочные клетки, и оттуда вылетают специально натасканные осы. Они виляют, ложатся на курс, ныряют к ковру и подхватывают дичь.

За окном тянулся летний вечер. Солнце долбило по твердой, растрескавшейся земле. Цикады, сверчки и кузнечики стрекотали, обтираясь ногой о ногу, крылом о крыло, или щелкали жестким хитином, треща, как детская игрушка. Земля пульсировала, подобно влагалищу после оргазма: вдыхала горячий воздух и выпускала его, вдыхала горячий воздух и выпускала. Голова Джонатана качнулась назад, дернулась вперед, слегка повернулась, вернулась в нормальное положение, качнулась назад. Его веки задрожали и опустились. Он заснул. В его сне Джой вернулась в коттедж. Такси из Саксмундхема высадило ее на подъездной дорожке. Она выглядела потрясающе, с высокими, острыми плечами, прикрытыми прозрачными крылышками. У нее было — как с интересом и возбуждением заметил он — три, три очаровательных маленьких пары рук. Мысль о ее крошечных, почти детских ладонях на его набухающем члене была неимоверно эротичной — даже когда он ворочался во сне, а заставка на экране компьютера поглотила заумный текст.

«Смотри, — сказала Джой, указывая тремя парами рук на нижнюю часть брюшка и отводя в сторону крылья, — что я купила в «Харви Никс». Брюшной мешочек последнего фасона».