Крутые мужики на дороге не валяются

Бонни передергивает плечами. Тушь ручьями стекает вдоль ее щек. Вечерний макияж расплылся красными и охровыми пятнами. Она созерцает таинственную коробку словно под наркозом.

Я замечаю на столике коричневую бумажную упаковку, испещренную почтовыми марками: Невада, Калифорния, Нью-Мехико, Огайо, Виржиния, Коннектикут. Похоже, мороженое добиралось до Бонни не одну неделю.

— Это подарок?

— Какой там подарок! — отвечает Бонни, тряся головой, словно пытаясь прогнать ночной кошмар.

— Да что там у тебя, бомба, что ли?

Я пытаюсь разрядить обстановку, но мне это не удается: Бонни сидит мрачная и насупленная.

— Послушай! — резко бросает она. — Мне сейчас не до смеха. Будь, пожалуйста, потактичнее.

— Ладно…

Если от меня требуют тактичного обращения с пластиковой упаковкой, ситуация, видно, и впрямь патовая. Бонни с отвращением отпихивает коробку ногой. Она хочет задвинуть ее обратно под стол, но брезгует взять в руку. Я устремляюсь на помощь, смело хватаю коробку и водружаю на стопку журналов. Когда я разгибаюсь, лицо Бонни искажает гримаса омерзения.

— Откуда у тебя это? — интересуюсь я, проникаясь искренним состраданием к ней.

— Из морга в Лас-Вегасе.

— Откуда? — переспрашиваю я, отпрыгивая в сторону.

— Из морга в Лас-Вегасе, — повторяет она, словно пытаясь убедить в этом саму себя. — Взгляни на марки…

Я беру конверт, вглядываюсь в причудливую вязь иероглифов, в переплетение почтовых штемпелей и констатирую, что Бонни права. На первой марке действительно значится Лас-Вегас, а чернильная надпись сообщает о том, что груз отправлен из похоронной конторы, которая работает круглосуточно, обслуживает клиентов на четырех языках и принимает кредитные карты. Адрес получателя многократно перечеркнут: «Выбыл».

— И что дальше?

— А дальше, я думаю, он много где побывал, прежде чем обосноваться здесь. Его получил Уолтер и вручил мне, когда я вернулась из «Эрии». Представляешь, во что я влипла?

Она настолько потрясена траурной посылкой, что даже не спрашивает, как у меня с Аланом.

Я провожу пальцем по губам. Он целовал меня…

Он меня целовал…

Целовал не спеша, гибкими жадными губами, зажав в ладони мой подбородок, пробуя, вкушая, смакуя, пробираясь все глубже… а семь ангелов все пели и пели. Семь небесных покровителей ворковали над нами и дули в медные трубы, посылая нам благословение своего Жулика…

Странный выдался вечерок. Такое ощущение, что все это мне снится.

Мы сидим с ней вдвоем, склонившись над пакетом. Бонни берет письмо и читает его про себя.

— Надо же до такого додуматься! Несусветная чушь! И мне ко всему прочему придется за все платить!

— Бонни, может, все-таки объяснишь, в чем дело?

Она прижимает письмо к груди, будто желая спрятать от меня.

— Даже не знаю, стоит ли тебя сюда впутывать. Это семейное дело, да еще с таким мерзким привкусом…

Я внимательно разглядываю металлическую коробочку и пытаюсь понять, какие страшные секреты она может таить.

— Мне уйти?

Я ведь живу у нее, вторглась в ее интимное пространство, ей даже поплакать негде, негде душу отвести. Может, она хочет остаться наедине со своей коробочкой и нареветься всласть?

— Хочешь, я пойду спать в твою комнату, а ты посидишь здесь и обо всем подумаешь?

— Ты хочешь оставить меня с этим одну? Не надо, прошу тебя, — умоляет она. — Я так рада, что ты со мной. Мне страшно! Ты даже не представляешь, как мне страшно!

Она вздрагивает. Я обнимаю ее за плечи и массирую спину. Бонни ненадолго расслабляется, а потом вновь погружается в чтение. Не буду я больше мучить ее расспросами. Всему свое время.

Она кусает губы, щурит глаза и читает, слегка подрагивая.

— Принести тебе виски?

Сама не знаю, зачем я это предложила. Должно быть, у меня тоже нервы пошаливают. Это только в детективах невозмутимые следователи успокаивают психующих героинь посредством крепких напитков. Бонни Мэйлер к виски даже не притронется.

— Да, — неожиданно соглашается она. — Только не разбавляй и льда положи.

Я мчусь на кухню. Обнаруживаю в шкафчике позади целого ряда «Перье» бутылку виски и наполняю стакан. Вернувшись в гостиную, я невольно вскрикиваю: Бонни в обмороке. Она лежит без сознания на диванчике, вытянув руки вдоль тела, с запрокинутой головой и открытым ртом. Я кидаюсь к ней, кричу: «Бонни, очнись!» Она подпрыгивает от неожиданности, смотрит как сомнамбула, выхватывает у меня стакан и залпом осушает.

— Налить еще?

— Нет, мне нужно сохранять трезвость ума…

Тогда я тоже решаю выпить и устремляюсь на кухню, выворачивая шею, чтобы не терять Бонни из виду. На лету сдергиваю с полки стакан и с бутылкой под мышкой возвращаюсь в комнату. Бонни хватает бутылку и жадными глотками отхлебывает прямо из горлышка.

— Прости, пожалуйста, — говорит она, вытирая губы. — Ужас какой-то, все тело как будто чужое. Я совершенно себя не контролирую…

Я снова обнимаю Бонни, массирую ей плечи, расстегиваю верхнюю пуговицу и застежку на юбке, развязываю шнурочки на туфельках и укладываю на диванчик. Мы дружно потягиваем виски. Майя косо поглядывает на нас со своего подоконника. Ухо сидит на ней просто чудесно, как родное.