Крутые мужики на дороге не валяются

Он продолжает в упор смотреть на меня, и я отвожу глаза, тупо разглядывая носки ботинок. Если я сейчас солгу, ничем хорошим это не кончится.

— Я не хочу, чтобы другие знали, — продолжает Он, — и не желаю видеть у моей постели плакальщиц. Скажу еще твоему брату, а больше — никому. Я все предусмотрел. Придешь завтра вечером, запишешь за мной, сам я писать не могу.

Он кивком указывает на левую руку.

— Вот. Да не плачь ты. Я так просто не сдамся. Мы еще посмотрим, кто кого отымеет.

Я послушно киваю. Молчу. Губы дрожат. Я сжимаю его безвольную руку. Он глядит на меня с ухмылкой:

— Не реви. Тебе это не идет.

Правила игры снова задает Он.

В тот памятный день Он не позволил мне плакать. Он вообще не разрешал мне плакать. Я должна была соответствовать высокому образу дочери, который Он создал.

Дама на скамье впереди молится, крепко сжимая сумку. Завершив молитву, она встает, все так же не выпуская сумки. Последний раз преклонив главу и осенив себя крестным знамением, она направляется к выходу. Я слышу, как скрипят ее каблуки: крип-крип. Опять я одна, все меня покинули.

Не надо было сюда заходить. В таких местах никуда не спрячешься от тоски. Эта ангельская тишина, это благолепие будто специально придуманы, чтобы толкнуть вас в Его объятия. Жертвенный огонек у алтаря призван повергнуть вас в глубокое смятение, чтобы, отринув все бренное, вы прямиком устремились к Нему. Спорим, я его сейчас вырублю? Бога больше нет! Эта новость непременно появится на первой полосе «Нью-Йорк Пост». «Бог сбежал. Вчера вечером в Невелсонской часовне туристка из Франции…» Я разом заткну за пояс Фрейда и Ницше. Америка резко полевеет. Рейган со своими жуликоватыми религиозниками отправится в тюрягу, а Нэнси эффектно покончит с собой, в изысканном красном костюмчике прыгнув на колючую проволоку…

Похоже, я начинаю бредить. Пора сматываться. Еще две минуты, и я вправду загашу жертвенный огонь. Сейчас со мной случится приступ истерического смеха. Нечто подобное произошло, когда хоронили папу. Я все время смотрела на священника, который подбородком едва не касался алтаря и разводил руками, будто плавал баттерфляем. Чтобы отстоять мессу, ему пришлось обуть ботинки на высокой платформе. (Спасибо, Господи, что сотворили меня карликом, дабы я мог лучше Вам служить.)

На улице резкий свет бьет мне прямо в глаза, и я начинаю моргать. От шума закладывает уши, но я уверенно занимаю свое место в толпе, которая на полной скорости несет меня прямиком к смерти.

Я чертыхаюсь, и это меня взбадривает. Помогает оттолкнуть липкую, хлипкую боль.

Это мой любимый прием. Немножко злости, чуть-чуть ядовитой ненависти — и горя как не бывало. О, душеспасительное ехидство! Главное — выбрать врага. Удобную мишень, в которую одна за другой вонзятся наточенные стрелы.

Каблуки проваливаются в асфальт, и я распаляюсь еще больше. Даже асфальт здесь не умеют класть по-человечески. Экономят на гудроне так, что от каждой проезжающей машины содрогается все тело, набойки на туфлях приходится менять каждые две недели. Набойщики процветают на каждом углу. Местные жительницы давно научились с этим бороться: напяливают кроссовки, прыгают из автобуса в метро, из канавы на тротуар, а войдя в офис, переобуваются в легкие туфельки. По улицам снуют полчища бизнес-леди, которые, вооружившись непременными кейсами, бодро пружинят на каучуковых подошвах. Кроме кейса этим милым дамам необходимы: бежевый или темно-синий пиджачок; юбка, прямая или годе; блузка с высоким воротником; сэндвич в пластиковой упаковке, чтобы обедать, не покидая офиса; подмышки со стойким запахом дезодоранта и суровое выражение лица в сочетании с кокетливым макияжем — верный признак того, что у дамы все в порядке, все эмоции под контролем. Что может быть опаснее эмоций в этом деловейшем из миров! Эмоции повергают людей в сомнения, заставляют топтаться на месте, теряться в догадках, ломать голову. У настоящих победителей мозг не обременен извилинами: присутствует одна, совершенно прямая.

Найковые леди с нарисованными лицами и фальшивыми улыбками гордо шагают вперед к намеченной цели: преуспеть.

Гнев уже близок к точке кипения, направление мысли уточняется, призрак папочки остается позади. В этой стране никто и ничто не мешают вам злиться, не пытаются укротить вашу ярость и направить отрицательную энергию в мирное русло. Она раскаленной лавой выливается наружу. Здесь все открыто, все однозначно. Буйные беснуются, рецидивисты стреляют, лимузины сверкают. Никто не прячется.

Я ускоряю шаг, чтобы злость не унялась. Ищу в толпе подходящую найковицу, присматриваю одну, потом другую, до безобразия деловую, демонстративно пышущую здоровьем. Разглядываю ее, взвешиваю, переворачиваю так и этак и пристраиваюсь сзади, собираясь излить на нее скопившийся яд.