Крутые парни

Последние неудачные попытки в Сан-Франциско не на шутку разозлили Сержанта и вывели его из равновесия: он впервые в жизни поймал себя на мысли, что явно торопится, что ему не терпится увидеть, как холеный и весь из себя правильный господин Щербатов, или Игнатов – как там его? – будет корчиться от резкой неожиданной боли и, раскинув руки, расстанется со своей жизнью, получив пулю в безукоризненно тонкую переносицу или гладко причесанный затылок.

Два года Сержант искал Владислава в Европе. Он разъезжал по русским общинам под видом российского бизнесмена, жертвовал немалые суммы в пользу неимущих эмигрантов, весело проводил время в обществе местных красавиц и никогда не забывал расспрашивать о Владиславе Геннадьевиче, «господине аристократической наружности».

Однажды в Париже Сержанту повезло. Фотографию Варяга узнала княгиня Радомская – старушка восторженно всплеснула руками, всматриваясь в красивое мужественное лицо на снимке, и зачастила:

– Как же! Как же, узнаю! Такой интеллигентный и обходительный юноша. – Возраст княгини приближался к столетнему рубежу, и каждый мужчина, которому не исполнилось еще пятидесяти, представлялся ей неокрепшим юношей. – А как он изъясняется по-французски! – восторгалась старушка. – А какие у него изысканные манеры! Если бы я была немножко помоложе, то непременно увлеклась бы этим молодым человеком.

Юрьев только улыбался словам княгини – у него не было оснований сомневаться в том, что лет семьдесят назад в спальне Марии Федоровны Радомской проводили ночи весьма достойные люди.

– Он не сказал вам, когда вновь появится в Париже? Я его близкий друг и хотел бы с ним повидаться.

– О да! Говорил! – радостно отозвалась старушка, как будто сумела сбросить с себя по крайней мере пятьдесят лет. – Он уехал на два месяца по делам в Америку и сразу после возвращения обещал навестить меня, – кокетливо вскинула голову Мария Федоровна. Престарелая дама принимала Степана Юрьева в своем изысканном салоне только потому, что считала его другом Владислава Геннадьевича.

– А вы не можете сказать, Мария Федоровна, куда именно в Америку отправился Владислав Геннадьевич?

– Припоминаю, Владислав называл мне этот город. Но я не так молода… как хотелось бы, юноша. И вот представьте себе, забыла! Забыла! Какая жалость! Впрочем, постойте, в Париже проживает его друг, тоже бизнесмен. Да, как я сразу не вспомнила об этом! Милый Владислав Геннадьевич мне еще сказал, что при необходимости я могу связаться с ним через Николя. Тот каждую субботу ужинает в русском ресторане, что на улице Дарю.

Николая Сержант определил мгновенно, едва перешагнул порог ресторана «У Никиты». В этот раз здесь гуляли отпрыски именитых русских фамилий.

Официанты, одетые под московских половых, умело открывали бутылки с шампанским, разливая пенящийся напиток в высокие тонкостенные фужеры.

Плечистый, коротко стриженный Николай, которого старая княгиня называла другом Владислава Геннадьевича, сидел в углу ресторана и расправлялся с рыбными расстегаями. Сержанту на мгновение показалось, что сюда сейчас должен войти и Варяг, но он сумел избавиться от этого наваждения. Когда наконец Николай покончил с трапезой и через сорок минут в сумерках вышел к своему «Мерседесу», Сержант из-за густых декоративных кустов, оформлявших вход в ресторан, хладнокровно выпустил в крепкого русского парня одну-единственную пулю. Потом он аккуратно прислонил винтовку к дереву и прогулочным шагом, не спеша растворился в вечернем многолюдном Париже.

Это был привет Владиславу Геннадьевичу. Если бы знал Сержант, что разминулся с Варягом всего лишь на несколько минут, и если бы он был более терпелив, то вторая пуля отыскала бы долгожданную жертву еще тогда, возле ресторана «У Никиты».

Не проявил должного терпения и ученик Сержанта, который через месяц пытался стрелять в Варяга из двигающегося автомобиля. Пуля угодила в прохожего, случайно оказавшегося на ее пути. Варяг тогда ощутил, что в Париже его не любят, и в тот же вечер улетел в Сан-Франциско. И снова вся подготовительная работа Сержанта пошла насмарку.

В Санкт-Петербурге Степан Юрьев имел три квартиры, но ни в одной из них не останавливался более двух дней. Иногда он жил и в гостиницах, снимая недорогие номера. Но холодный казенный сервис претил ему, и поэтому при первой же возможности Сержант, рискуя, возвращался в уют своих квартир.

Больше всего он любил останавливаться на Лиговке, в небольшой двухкомнатной квартире, где уживались и богатство, и практичность. Немецкая охранная система, установленная в квартире, была одной из самых надежных в мире. Датчик предупреждающе пиликал даже в том случае, если кто-то дольше обычного задерживался на лестничной площадке.

Сержант любил Санкт-Петербург больше, чем любой другой город мира. Всякий раз приезжая сюда, он чувствовал себя молодым любовником, осмелившимся перешагнуть порог дома дамы своего сердца.

Юрьеву нравился и район Лиговки, где шикарные особняки российской дореволюционной буржуазии соседствовали с полутемными дворами вечно бедствующего пролетариата.