Крутые парни не танцуют

– Этим оправдывает себя половина убийц в мире. А я считаю: нечего их слушать. Пускай даже это правда, что с того? Они только громоотвод для всей той дряни, которой насыщают атмосферу другие люди. Поэтому рядом с ними опасно находиться. – Он покачал головой. – Хочешь, скажу, что я действительно думаю? Я очень надеюсь, что это сделал не ты, поскольку, будь ты виноват, я не смог бы тебя прикончить. И даже сдать полиции.

– Хватит морочить мне голову. То один вариант, то другой.

– Дурень ты, дурень, – сказал он. – Я просто пытаюсь прийти в себя.

– Выпей, – произнес я и отправил в глотку еще немного бурбона.

– Да, – сказал он, не обратив на меня внимания, – и второй вопрос важнее первого. Зачем кому бы то ни было отрезать им головы? Разве что он надеялся заменить максимальный срок в тюрьме максимальным сроком в психушке. За такую жестокость можно схлопотать и вышку – если, конечно, в этом штате вообще вешают. Выходит, мы имеем дело с сумасшедшим. Ты на эту роль не годишься.

– Спасибо, – сказал я, – но я не думаю, что убийца – сумасшедший.

– Разве станет нормальный отрезать головы? – повторил он. – Для этого может быть только одна причина. Подставить тебя. – Он просиял, как врач, определивший характер недуга. – Может в твоем тайнике на делянке с марихуаной поместиться целое тело?

– Только если убрать сундучок.

– А два тела?

– Ни за что.

– Значит, головы отрезали с умыслом. Некоторые люди способны на все, если считают, что они от этого выгадают.

– По-твоему…

Но он не собирался отказываться от плодов своего мыслительного процесса.

– Да. По-моему, эти головы отрезали, чтобы засунуть в твой тайник. Кто-то хочет свалить все на тебя.

– Наверное, это один из двух человек, – сказал я.

– Возможно, – сказал он, – хотя я могу придумать и других. – Он принялся постукивать по столу средними пальцами. – Этим женщинам стреляли в голову? – спросил он. – Ты не определил, как их убили?

– Нет, – сказал я, – я их не изучал.

– А как насчет шей?

– Я не мог их разглядывать.

– Стало быть, ты не знаешь, как их отрезали – пилой, ножом или еще чем-нибудь?

– Нет.

– А ты не думаешь, что это надо бы выяснить?

– Я их больше не трону.

– Придется, Тим. Для нашей же пользы.

Я почувствовал себя десятилетним, готовым зареветь.

– Пап, – сказал я, – не могу я смотреть на них. Там же моя жена. Бога ради.

Это его слегка охладило. В пылу охоты он забыл о многом.

– Ладно, – сказал он наконец. – Я спущусь и посмотрю.

Пока он отсутствовал, я пошел в ванную, и меня вырвало. Лучше бы мне удалось заплакать. Но теперь, когда я остался один и уже не рисковал впасть перед отцом в истерику, слез не было. Я принял душ, снова оделся, смочил лицо лосьоном после бритья и вернулся на кухню. Он сидел там, совсем бледный. Весь румянец исчез. Его манжеты были влажными, и я понял, что он мыл руки в подвале под краном.

– Та, что не твоя жена… – начал он.

– Джессика, – сказал я. – Оквоуд. Лорел Оквоуд.

– Да, – сказал он. – Она самая. Ей оттяпали голову саблей. Или мачете. Одним сильным ударом. С Пэтти не так. Кто-то отпилил ей голову ножом, и очень неумело.

– Ты уверен?

– Хочешь убедиться?

– Нет.

Тем не менее я увидел это. Не знаю, то ли сработало мое воображение, то ли я действительно мельком уловил картину, запечатлевшуюся у него на сетчатке, но я увидел горло Джессики. Его перерубили одним махом, и по краю разруба тянулся сплошной синяк – таким сильным был удар.

Шею Пэтти мне не надо было и представлять. Я не мог забыть те красные лохмотья.

Отец разжал кулак. На его ладони лежал кусочек пули.

– Это из Оквоуд, – сказал он. – Чтобы достать остальное, пришлось бы запачкать тебе подвал, но кое-что я уже понял. Я и раньше видел такие – если не ошибаюсь, это от пули двадцать второго калибра с полым кончиком. Разрывается при контакте. Одна пулька может все мозги превратить в кашу. Возможно, пистолет был с глушителем.

– Стреляли в рот?

– Да, – подтвердил он. – На губах синяки, как будто ей силой разжимали зубы. Например, дулом. На нёбе вокруг входного отверстия есть пороховые ожоги. Дырочка маленькая. Как раз для двадцать второго. Выходного нет. Только вот это и удалось выудить. – Он показал на кусочек пули.

Крутые парни не танцуют. Поверьте, так он и сказал: только это и удалось выудить . У меня дрожали колени, и чтобы поднести ко рту стакан, пришлось взять его обеими руками. Я обнаружил, что не могу спросить о Пэтти.

Но он сказал и сам:

– На лице и черепе нет никаких отметин, входных отверстий или синяков. Скорее всего ей выстрелили в сердце, и она умерла быстро.

– Почему ты так решил?

– Это просто догадка. Я не знаю. Могли и ножом. По голове можно только установить личность. – Он нахмурился, словно забыл самую важную деталь. – Нет, я понял и еще кое-что. Конечно, для полной уверенности нужен эксперт, но я бы сказал, что твою жену, – теперь он тоже не мог произнести «Пэтти Ларейн», – убили позже и между двумя убийствами прошло от двадцати четырех до сорока восьми часов.

– Что ж, это выяснится, – сказал я.

– Нет, – сказал он, – точно мы этого так и не выясним.

– Почему? – спросил я.