Крутые парни не танцуют

– Я еще не начал их строить. В такие моменты все, что ты можешь сказать себе, – это «Ну и каша!». Я не представлял, с какой стороны браться за дело, но тем не менее выехал в Рейс-Пойнт. Однако мне неверно объяснили дорогу. Я угодил на северную окраину Труро, и все пошло наперекосяк. Когда я добрался до Рейс-Пойнта, Лорел уже не было и машины тоже. Я вернулся в Бич-Пойнт – хотел сказать Пэтти Ларейн, что я думаю о ее инструкциях насчет дороги, но не нашел и ее. В ту ночь она так и не явилась обратно. И я больше никогда не видел лица Джессики.

– Пэтти Ларейн жила с тобой?

– Мы до этого дойдем.

– Хотелось бы.

– Сначала скажи мне: заходила Пэтти к тебе домой? – спросил Уодли.

– Вроде нет.

– Ты что, не помнишь?

– Я был слишком пьян. Может, и заглянула на минутку.

– Знаешь, что Пэтти Ларейн говорила о твоих провалах памяти? – осведомился Уодли.

– Нет.

– Она говорила: «Опять у этой задницы задницу закупорило».

– Это в ее стиле.

– Она всегда называла тебя задницей, – сказал Уодли. – Когда ты был нашим шофером в Тампе, наедине со мной она о тебе иначе и не говорила. И в последний месяц тоже. Задница. Почему она тебя так звала?

– Может, вместо кретина.

– Пэтти тебя ненавидела.

– За что бы? – сказал я.

– По-моему, я знаю причину, – сказал Уодли. – Некоторые мужчины ублажают женскую часть своей натуры, склоняя женщин к занятиям особым видом орального секса.

– О Господи, – сказал я.

– Вы с Пэтти занимались чем-нибудь подобным?

– Уодли, я не хочу об этом говорить.

– Гетеросексуалы болезненно относятся к таким вещам. – Он вздохнул. Закатил глаза. – Зря мы, наверное, не развели огонь. Это было бы сексуальнее.

– Уж уютнее точно.

– Ладно, сейчас не до того. – К моему изумлению, он зевнул. Потом я понял, что он сделал это как кошка. Чтобы снять напряжение. – А меня Пэтти Ларейн этим баловала, – сказал он. – Собственно говоря, так она меня на себе и женила. Раньше я с таким качественным исполнением не сталкивался. Но потом, после свадьбы, все прекратилось. Резко. Когда я намекнул, что не прочь продолжить наши скромные забавы, она сказала: «Уодли, я не могу. Теперь всякий раз, как я вижу твое лицо, оно напоминает мне твой зад». Вот почему мне страшно не нравилось, когда она называла тебя задницей. Тим, а с тобой она когда-нибудь так делала?

– Я не собираюсь отвечать, – сказал я.

Он выстрелил. Прямо оттуда, где сидел. Он не целился. Просто навел дуло и спустил курок. На такое способны только самые лучшие стрелки. Я был в свободных штанах, и пуля прошла сквозь складку над коленом.

– В следующий раз, – сказал он, – я раздроблю тебе бедро. Так что, пожалуйста, ответь на мой вопрос.

Я внутренне спасовал. Подпитка моего мужества давно шла из запасного бака. В таких условиях дай Бог сохранить хотя бы видимость спокойствия.

– Да, – сказал я, – однажды я попросил ее это сделать.

– Попросил или заставил?

– Она была не против. Молодая, хотела новизны. По-моему, раньше она никогда так не делала.

– Когда это случилось?

– Когда мы с Пэтти Ларейн впервые легли в постель.

– В Тампе?

– Нет, – сказал я. – Разве она тебе не говорила?

– Ответь сначала ты, потом я.

– Как-то мы с подругой поехали в Северную Каролину. Я жил с этой подругой уже два года. Откликнулись на объявление и махнули в Северную Каролину к супругам, которые хотели обменяться па ночь партнерами. По прибытии обнаружили там крепкого старикана и его юную женушку, Пэтти Ларейн.

– Тогда ее звали Пэтти Эрлин?

– Да, – сказал я, – Пэтти Эрлин. Она была замужем за одним тамошним священником. Еще он работал футбольным тренером в средней школе и хиропрактиком. В объявлении, правда, отрекомендовался гинекологом. Потом он сказал мне: «Это приманка. Ни одна американская юбка не устоит против такого обмена, если думает заполучить акушера». Это был длинный, нескладный пожилой мужик с большим аппаратом, по крайней мере так мне потом сказала подруга. К моему удивлению, они отлично спелись. С другой стороны, Пэтти Эрлин была рада познакомиться с настоящим барменом из Нью-Йорка. – Я оборвал речь. Мне стало неловко от своей разговорчивости. Я явно перестал следить за его вниманием.

– И она сделала это с тобой в первую же ночь?

Видимо, насчет его внимания беспокоиться не стоило.

– Да, – сказал я, – такой ночи, как та, у нас никогда больше не было. Мы оказались прямо созданы друг для друга. – Пусть живет с этим, подумал я, когда меня не станет.

– Она делала все?

– Более или менее.

– Более?

– Допустим.

– А в Тампе она уже не заходила так далеко?

– Нет, – солгал я.

– Ты лжешь, – сказал он.

Я не хотел, чтобы он выстрелил снова. Мне пришло в голову, что его добрый папаша Микс, наверное, частенько бил Уодли без предупреждения.

– Ты выдержишь правду? – спросил я.

– Богатым всегда лгут, – сказал он. – Но я готов жить с любой правдой, даже самой неудобоваримой, – это для меня дело чести.

– Хорошо, – сказал я, – это бывало и в Тампе.

– Когда? – спросил он. – В каких случаях?

– Когда она уговаривала меня убить тебя.

Так я не рисковал еще ни разу. Но Уодли был человеком слова. Он кивнул, соглашаясь с истинностью сказанного.