Крутые перевалы

— Боровое… Родная кровь… У-у-у… разбой… Поезжай, Евграф, немедля… Тебе поручается бо-ольшое дело.

14

Агент по заготовкам быстро шагал по квартире; он один занимал верх большого покосившегося дома, который когда-то принадлежал такому же солидному человеку, как и он, Чекалев. Теперь этот дом национализирован, но Чекалев думал и верил, что сейчас он опять может принадлежать старому хозяину: ведь нэп…

Чекалев подошел к столу и в сотый раз начал перебирать пучки синеватых шкурок с черноватыми и сизыми хвостиками. Шкурки нежно похрустывали под пальцами. Подбирая стандарт, он каждую из шкурок подносил близко к глазам.

С улицы послышался сначала глухой шорох, а затем явственный топот. Пристывший сверху ледок звенел под копытами лошади, и металлическое цоканье вместе с лаем пробудившихся собак заухало в тишину мартовской гулкой ночи.

В парадную дверь стучали настойчиво и долго.

— С белкой! — сказал Чекалев и пошел открывать.

Но он ошибся. В дверях в легкой козьей дохе и в беличьей шапке стоял незнакомый на первый взгляд человек, а у калитки била землю копытом лошадь.

— Не узнал, Проня? — сказал приезжий хриплым голосом.

— А! Евграф Иванович… Узнал. Проходите! Проходите!

— Ну, как живешь, Проня? Бельчонку скупаешь! Доброе дело!

Гость снял доху и начал переобувать валенки, не дожидаясь ответа хозяина.

— Ноги немного пристыли, черт их побери!

— Бедному человеку негде взять, — искоса глянул Чекалев на гостя.

— Влетишь ты с ней, Пронька, брось это занятие!

Чекалев по привычке прошелся по комнате.

— А что же я должен делать? — с усмешкой спросил он.

— Я хочу предложить тебе кое-что получше.

С этими словами Евграф Иванович вынул из бокового кармана узелок и развернул его. На тусклом фоне сверкнули блестки желтой массы.

Чекалев с открытым ртом уставился на стол.

— Золото!

Лицо Чекалева морщилось, один глаз прищурился, а очки скатились на кончик носа.

— Оно самое, — сказал Евграф Иванович, улыбаясь и затягиваясь трубкой. — В тысячу карбованцев не втиснешь… В год не заработаешь на белке такие денежки, Проня!

Чекалев еще быстрее зашагал по комнате.

— Что нужно делать-то? — почти со злобой выкрикнул он.

— Пустяки, — тянул гость. — Пара пустяков!

Сунцов подошел к Чекалеву в упор и, всматриваясь в глаза, спросил:

— У тебя есть наряд на отправку хлеба на прииски?

— Да, завтра отправляем. Думаем отправлять. Вот! — Чекалев подал бумажку. Сунцов пробежал по ней мутными глазами и повелительно сказал:

— Не отправляй!

Чекалев оторопел:

— Не отправлять? А чека?..

— Никакой чеки… То есть ты можешь готовиться к отправке, но задержи ее недели на полторы. Не подкопаются…

— Ты знаешь Африкана Сотникова?

— Ну?

— Вот и ну… У него не одни мы с тобой кормимся… Будь умнее, Проня… Здесь прижмут — за границей места нам хватит… Деньги лорда Стимменса делают чудеса.

15

Степь давно кончилась. В лесу сразу стало темнее. Навстречу длинно тянулись нескончаемые подводы порожняка.

— Где сдали? — спросил Лямка у остановившихся передних подвод.

— А всяко разно, — ответил молодой краснощекий парень, потирая заспанные глаза и сталкивая в сторону передовика. — Кто на Боровом, а больше на Калифорнейском… Хлеба наперли уйму. Аж анбары лопаются.

Подводы одна за другой ныряли мимо кошевки и подрезали ее под грядки.

Лямка разбудил Василия.

— Товарищ Медведев, может, поговорить надо?.. Вставай, парень.

— Поезжай! — крикнул Василий, натягивая на голову ворот дохи.

Сумерки быстро спускались над тайгой… Между двух темных стен леса чуть виднелась впереди белая полоса дороги. Над самой дорогой темные сосны распустили свои лапы к дуге и гривам лошадей.

Яркие звезды, будто цветы, вплетены в вершины деревьев.

Зимовье примкнулось к скале и ручью среди темных пихтачей. Вокруг избы и двух скривившихся стаек с наметанным на крышу сеном протянулась перекосившаяся изгородь в две жерди. И даже ночью было видно, как по обеим сторонам от зимовья скалится клыками сушняк.

Во дворе по толстому слою навоза топтались десятка три скрюченных от перегону лошадей.

Василий и Яхонтов проснулись около самых дверей зимовья под ожесточенный лай белых острорылых собак. Спросонья Яхонтов заметил черную тень человека и услышал разговор.

— А, Лямка! Милости просим! Протрясло небось?.. Дороги нынче — увечь одна, нырок на нырке…

— А кого привез-то?

— Начальство, — ответил Лямка шутливым тоном. — Дилехтура, брат, самого и большевистского попа. Ты нам фатеру побасше давай и самоварчик!

Они вошли в коридор, разделявший зимовье на две половины. Посредине коридора находилась широкая русская печь с пристроенной сбоку плитою. На плите вороньим стадом стоял десяток закопченных котелков.

Из черной половины зимовья пахло прелыми портянками и слышался громкий хохот толпы.

Яхонтов, заглянув туда, сморщил лоб. Сквозь пар и табачный чад едва заметно было, как передвигались темные, точно тени, фигуры ямщиков.

Они прошли на хозяйскую половину, которая состояла из двух комнат и отдельной спальни.