Крутые повороты: Из записок адмирала

Итак, если в бытность Сталина все основные вопросы решались только по его указаниям, то флотские как-то особенно замкнулись на него, и не было ни одного руководителя, который бы взялся за их решение. Даже когда он иногда и поручал кому-либо вести текущие флотские вопросы, они весьма неохотно брались за это дело и, как я уже заметил, ничего самостоятельно не решали, а при первой возможности стремились от них отделаться, столкнуть это «кляузное» дело на кого-нибудь: косо смотрели на меня — дескать, навязался ты со своим флотом. Причины заключались в том, что флот очень дорог и вопросы его очень сложные. Нужно было в них детально разбираться, чтобы сознательно принимать решения, а на это ни желания, ни времени не было. Решения Сталина по флоту никогда нельзя было предугадать, как и трудно угадать правильное решение, и поэтому часто получалась неприятность. А этого в последние годы часто боялись все его соратники. Если мы, моряки, по долгу службы вынуждены были получать упреки, то те, кому это было необязательно, всячески старались избавиться от такой дополнительной нагрузки, которая почти никогда не обещала похвалы, но обещала много неприятностей. Флотские вопросы были для них такими, что ради них они не собирались портить отношение или навлекать на себя неудовольствие вождя.

После войны военными и флотскими вопросами занимался Булганин, как ближайший помощник Сталина по военным делам. Он избрал худший путь — не отказывался от нас, но и ничего не решал. Все осталось в стадии «подработки». Флотские вопросы он не любил, зная, что с моряками нетрудно было нарваться на неприятности. Поэтому все трудное и принципиальное откладывалось «до лучших времен». Даже поставленные мною вопросы о крупных недостатках на флоте (после войны), хотя ради формальности и рассматривались, но потом загонялись в такой угол, откуда решений ждать было нельзя. Такая участь постигла мой доклад от 31 июля 1952 года. В нем я писал, какие крупные недостатки у нас существуют в судостроении, на что расходуются миллиарды. Все это было похоронено в кулуарах Булганина.

Когда в апреле 1939 года я был утвержден в должности наркома ВМФ, Сталин уже не переносил возражении. Вокруг него образовалась своего рода плотная оболочка из подхалимов и угодников, которые мешали проникнуть к нему нужным людям. Нам, молодым, поднятым волнами «неспокойного» периода 1937—1938 годов и пытавшимся по неопытности «свое суждение иметь», приходилось быстро убеждаться, что наша участь — больше слушать и меньше говорить. Авторитет, созданный Сталину в предвоенные годы в годы первых пятилеток, рост могущества нашей страны и выход ее на мировую арену заслоняли от нас все отрицательное. Что касается лично меня, то я тогда преклонялся перед авторитетом Сталина, не подвергая сомнению что-либо исходящее от него.

Но уже в начале работы в Москве я, разбираясь с военно-морскими вопросами, обнаружил, что меня стали озадачивать некоторые его решения. Так, выслушав мой доклад, в котором я убедительно доказывал большое значение зенитного вооружения для современных кораблей (так меня учили и в училище, и в академии), Сталин заявил, что «драться возле Америки мы не собираемся», и отверг мои предложения. Зная, что от самолетов можно потонуть и в 1000 км от своих берегов, и в каких-нибудь 50 км, и в базах, я не мог признать правильными рассуждения «великого вождя». К сожалению, по нашим вопросам подобных примеров было много (о чем я еще скажу), больше, чем по армии, которую Сталин знал лучше флота.

Сталин проявлял непонимание и в вопросах организации и боевой подготовки флота. Но здесь он больше прислушивался или, вернее, не вмешивался и разрешал нередко проводить мероприятия, о которых ему было достаточно устно доложить и спросить разрешения.

Выдерживая основную линию, которую он давал, как правило, удавалось внести нужные коррективы с учетом флотской специфики, хотя не всегда удачно и полноценно. Так, например, уже непосредственно перед войной кто-то предложил обмундирование солдат и матросов не считать их собственностью и требовать сдачи его при увольнении. При 5-летнем сроке службы на флоте это приводило бы только к менее бережному отношению матросов к своему обмундированию. Безусловно, было выгоднее передавать его в собственность матросов после известной выслуги сроков. Но когда я упорно настаивал на этом, доказывая, что применять положение армии к флоту неправильно с государственной точки зрения, Сталин, соглашаясь со мной, все-таки не захотел уступить и приказал мне дать предложение, сколько следует выплачивать матросам для покупки ими штатского платья. Такое решение было принято, и для государства получился прямой убыток, ибо ничего ценного матросы, уходя со службы, все равно не сдавали да еще получали деньги, а главное — были лишены стимула к бережливости.