Крутые повороты: Из записок адмирала

Военно-Морской Флот выдержал испытание и до конца выполнил свой долг перед Родиной, но это в первую очередь следует отнести к отваге и храбрости личного состава, воспитанного Родиной в духе патриотизма. Ни один из приморских городов не был оккупирован с моря. Либава, Таллин, Одесса, Севастополь, Ханко, Ленинград — вот знаменательные вехи борьбы с врагом. Флотам, оперативно подчиненным сухопутному командованию, вопреки ожиданиям приходилось налаживать тесное взаимодействие. Здесь было много трудностей. До войны этот вопрос не был полностью разработан, ибо не собирались в такой степени привлекать моряков на суше. Но разбираться в ходе войны было уже поздно, и мы стремились согласовывать все вопросы на ходу, не придавая первостепенного значения тому, кто кому будет подчинен, лишь бы бить врага. И «морская душа» в полосатой тельняшке оказала немалую помощь не только при обороне баз, но и в Ленинграде, Сталинграде, под Москвой и даже на Карельском фронте.

Больших упреков я в годы войны не получал.

Если в первые месяцы новой службы в Москве я чувствовал, что преждевременно оказался в этом кресле, то постепенно уверовал, что справляюсь с работой на этом посту. Возможно, в этом есть доля преувеличения. Видимо, человек не всегда достаточно самокритично подходит к себе и склонен скорее переоценивать свои способности, чем недооценивать их. Однако мне так казалось, и в этом я признаюсь. Мне кажется, у меня не было зазнайства, и я всегда понимал, что карьера в условиях работы при Сталине (то, что теперь называется в период расцвета культа личности) — вещь весьма зыбкая и самонадеянность может обернуться самым неожиданным образом.

Стоит признаться, что со временем я стал уверен в себе, упорнее отстаивал интересы флота и осмеливался возражать даже самому Сталину, когда считал это нужным для дела. На этом, собственно, я и «свернул себе шею». Внешне, казалось, не было крутого поворота, на котором рекомендуется «быть осторожнее, чтобы не вывалиться». Вот что запомнилось мне. В один из дней весной 1946 года у меня состоялся разговор со Сталиным по телефону. Он предложил разделить Балтийский флот на два. Сначала я, как всегда, попросил время подумать, а потом, дня через два, ответил ему, что считаю это неправильным. Театр небольшой и с оперативной точки зрения неделимый. Сталин, как выяснилось позднее, остался моей позицией недоволен, но тогда, ничего не сказав, повесил трубку. Я еще не догадывался, что «быть грозе».

Что же происходило за кулисами, как это известно теперь? А.И. Микоян[20], не знаю, по своей инициативе или по поручению Сталина, решил переговорить на эту тему с И.С. Исаковым. Тот, узнав позицию Сталина, счел более благоразумным согласиться с нею, хотя это не укладывалось ни в какие рамки нормальной точки зрения адмирала, хорошо подготовленного в оперативном отношении. Исаков, при его прекрасных отдельных качествах, всегда опасался за свое служебное место. К тому же он был честолюбив и («греша перед своей совестью», по его же словам, в те дни выступил против меня, лишь бы не идти против течения. Позднее (когда у власти был Н.С. Хрущев) он сжег записки (25 посещений Сталина), относящиеся к встречам его со Сталиным. В другой раз объявил в печати авианосцы «покойниками», а мне, смущаясь, говорил, что это дело редакции. Чепуха! Исаков знал, как вести дела с редакциями.

Сталин, которому была доложена точка зрения Исакова, приказал рассмотреть этот вопрос на Главном военно-морском совете. Послал туда А.А. Жданова и А.И. Микояна. Все моряки были согласны со мной, кроме И.С. Исакова, хотя и тот только воздержался.

Это один из примеров, когда принималось «волевое» решение, что я признаю иногда необходимым. Но в данном случае А.А. Жданов и А.И. Микоян, не являясь специалистами, могли поддержать мнение Сталина, а решающую роль сыграл высококвалифицированный адмирал И.С. Исаков.

Вызванные на следующий день в кабинет к Сталину, мы докладывали ему свое мнение. Еще в приемной я почувствовал, что в воздухе пахнет грозой. А.Н. Поскребышев[21] несколько раз, пока мы сидели, бегал на звонок из кабинета и возвращался сердитым. «Не в добрый час», — подумал я и, к сожалению, не ошибся. Уже предварительное обсуждение нашего флотского вопроса с ближайшими помощниками испортило настроение Сталину, и теперь он ждал тех, на кого собирался сыпать свои упреки и таким образом разрядиться. А когда, войдя, я встретился с ним взглядом, уже не оставалось сомнения — быть грозе.

Я остался на своих позициях, будучи глубоко убежденным в своей правоте. И.С. Исаков молчал, А.И. Микоян, сославшись на него, сказал, что Исаков за предложение Сталина

Сталин начал ругать меня, а я не выдержал и ответил, что, если я не подхожу, прошу меня убрать. Сказанное обошлось мне дорого. Сталин ответил: «Когда нужно, уберем», и это явилось сигналом для подготовки последовавшей позднее расправы со мной. Правда, снят я был почти год спустя, но предрешен этот вопрос был именно на том злополучном совещании.