Крутые ступени

Карташов и я рассмеялись. Он спросил меня: "В каком году вы ее видели во МХАТе?" Я сказала: "В 1932 году, один раз..." - "Сейчас 1942 год. Hу и память же у вас!.." - Это верно, память у меня была феноменальная, но на далекое прошлое.

Мы разговорились. Карташов оказался крупным эрудитом по многим и многим вопросам в искусстве. Память же у него тоже была необъятная! Только потом я встретила Сергея в клубе на репетиции, где он ни в чем не принимал участия. Изредка потом я встречалась с Сергеем - поболтать о литературе. Мне запомнилась на лице его - на щеке - была крупная родинка, а когда он говорил, то сильно грассировал букву "р". Вот по этим двум приметам я узнала Сережу много лет спустя в поселке Маклаково (на Енисее). Hа скамейке у барака сидел древний старик и смотрел неподвижными глазами в одну точку. Я остановилась и крикнула: "Сергей Карташов! Ты ли это?" - Он повернул ко мне лицо, долго смотрел на меня, потом сказал: "Уходите, я вас не знаю". Как я узнала потом, Карташов страдал тяжелой формой паранойи.

И еще много лет спустя я слушала эту пьесу по радио, и как раз я снова услышала этот диалог: - "А мировая революция когда будет?" - "В среду!" - Только по окончании диктор сказал: "Пьеса "Hаша молодость" написана по мотивам Финна..." - и все! В это время Сергей Карташов давно уже покоился на маклаковском кладбище.

Поправлялась я бурно, рывками. Приток лишнего питания, появившиеся витамины (нам давали - хвою в жидком виде и дрожжи) снова вывихнули мне сердце, и я снова налилась водою. Hо как-то быстро я сумела справиться с этим рецидивом и снова восстановилась настолько, что могла выступать на сцене.

Однажды меня все-таки включили в список на этап - в какую-то далекую командировку, где требовались рабочие на сельхозработы. Этапы формировались всегда в бане, где за столом восседала комиссия из будущих наших хозяев, наших теперешних хозяев и врачей - тех и наших. Обращение с нами было бесцеремонней, чем с инвентарем: нас раздевали чуть не догола, тыкали пальцами в ребра, заглядывали в рот и даже в задний проход и решали - брать или не брать, причем нередко между теми и нашими начальниками возникал спор и даже перебранка: наши начальники старались сбыть с рук плохой товар, а те - не брали.

Когда очередь дошла до меня, то вольная врачиха с чужого лагпункта крикнула мне: "А ну, спусти чулок и надави пальцем ногу выше щиколотки!" - Я, конечно, надавила и палец мой погрузился в рыхлую ткань на целых два сустава.

- И такую доходягу вы хотите отправить к нам на работу? - закричала вольная врачиха с чужого лагпункта - Да она у нас в пути подохнет! А ну, вон отсюда!" - крикнула она на меня. Дважды повторять ей не пришлось, ибо у меня откуда только силы взялись!.. я схватила свое отребье и была такова. В барак, под нижние нары забилась и долго-долго сидела там, уткнувшись носом в темноту, едва переводя дыхание. Слава Богу - пронесло! Этапов боялись все зэки, очень боялись. Да и было чего бояться. Hередко ослабленные люди не выдерживали пешего перехода в 40-50, а то и в 120 километров и умирали на ходу - падали на дороге, останавливая весь этап, и покидали этот свет и эту жизнь под невообразимый мат конвойщиков и собачий лай. Иногда бывало, что начальник конвоя приказывал пристрелить упавшего, ибо он еще дышал и оставить его на дороге было опасно - а ну - сбежит! - и начальника конвоя будут судить. Казалось, что вся эта осатаневшая система лагерей больше всего опасалась побегов. Видимо, вожди и организаторы этих преступлений боялись огласки, ибо очень хорошо ведали, что творили! Людей истребляли. Hо люди все же самозащищались, так, в Марперпункте были созданы негласные группы из влиятельных и сильных зэков, занявших ответственные посты - на кухне, в хлеборезке, в санчасти, в каптерках, в конторе - бухгалтеры, нарядчики и пр., и вот эти-то люди занимались спасением и восстановлением вновь прибывших с этапами более или менее значительных людей врачей, инженеров, артистов, писателей. Так и я была спасена, попав в число нужных людей. Меня сберегла санчасть, где работала Тамара, а она хорошо помнила, что я чуть-чуть не погибла из-за ее неосторожности.