Немцы, оказывается, большие шутники. Однажды они устроили для себя такой спектакль. Втолкнули в отсек старую, облезлую, больную клячу. А сами пристроились за проволокой с фотоаппаратами. Да, снимать на пленку было что. Голодные люди, как стая волков, набросились на бедное животное. Повалили и стали отрывать куски мяса, кто самодельными ножами, а кто и зубами. Одно время лошади вообще не было видно, в была просто груда копошащихся тел. Но вот люди отошли, а на земле остался лежать обглоданный скелет. А немцы хохотали.
Расстрел по просьбе
Не помню, сколько мы пробыли в этом лагере, неделю или две Но однажды утром нас стали выводить. Построили по сотне, по 5 человек в ряд. На сотню один конвоир, но конвой расположен так, что и спереди в сзади и с боков всегда есть конвоир, так что бежать невозможно. Колонна получилась длиной километра два или три. Никогда не видел я раньше такого большого скопления народа вместе. Как-то проходили по полю. В стороне стояли большие прямоугольные скирды сжатой ржи. Сколько их, точно не помню, но не меньше пяти. Нам разрешили взять по одному снопу. И вот после нас не осталось ни одного снопа, как корова языком слизнула. Разобранные скирды поплыли в колонне. Издали людей не видно, а по дороге бесконечной лентой колышется море золотистой ржи.
Ослабевших, которые не могут идти, расстреливали. Происходит это так. Видит конвоир, что кто-то в его сотне шагает еле-еле, шатается и отстает. Он подходит и манит пальцем. Причем не грубо, а почти ласково, как хозяин собачку, как будто обещает ему что-то приятное. Человек выходит из колонны. Он знает, зачем его вызвали, но спокоен, не возмущается, не умоляет. Эти картины напоминали мне рассуждения о толстовском Платоне Каратаеве. Сколько раз упрекали Толстого в искажении действительности! Дескать , русский мужик не такой, он не сдается, не примиряется. Черт -те с два! Правда, молодежь, действительно, держится, но в пожилом возрасте почти все Платоны Каратаевы. Немец, почти ласково подталкивая, отводит пленного от колонны, стреляет из пистолета сначала в спину или живот, а потом, когда тот падает, - в голову. Выстрел милосердия. Причем все это происходит молча, деловито. Нет ни стонов, ни криков. Остальные идущие в колонне, смотрят на эту сцену совершенно равнодушно, может быть, с некоторой долей любопытства, и только. Часто бывает так, что измученный человек сам просит его расстрелять. Трудно поверить, но это так, я видел это не раз. Выходит такой человек из колонны и, обращаясь к конвоиру, просит:
- Пан, стреляй. Стреляй, пан!
- Тот исполняет просьбу. Стреляет спокойно, деловито. А почему «пан»? Откуда появилось это слово? В обращении к немцам здесь почти все пленные называют их панами. И немцы откликались. Видимо, это слово пустили в оборот пожилые украинцы, побывавшие в плену в империалистическую войну.
Много ли вот так расстреливали? Как-то я оказался в хвосте колонны, значит, вижу почти всех расстрелянных с нашей колонны за этот день. Трупы валяются по одному, по два, а иногда даже по три вместе. В среднем, по моим подсчетам, на один километр пути пять погибших. Если переход составляет 30 километров, за день 150 расстрелянных. За 10 дней перехода набирается полторы тысячи человек расстрелянных, ни в чем не повинных людей.
Впрочем, статистика эта весьма относительная. Больше погибают обычно в начале этапа, слабые, наименее приспособленные к трудностям, а остаются молодые, сильные. Мы с напарником в ряду, сразу поняли, что тут ноги играют решающую роль. Не дай бог натереть или что-нибудь подобное! Опыт старого пехотинца крепко пригодился. Поэтому при ночевках мы тщательно протирали ноги, перекатывали портянки.
Шли мы через украинские деревни. Местные жители старались всячески помочь нам. При входе в деревню они заранее разбрасывали куски тыквы, кукурузные початки, хлеб. Этого момента, входа в деревню, каждый из нас ждал с надеждой. Но все доставалось передним. Бросали эти продукты в толпу, тогда образовалась куча, и немцы пускали в ход штыки и приклады. Некоторые женщины стояли в стороне, пряча руки под фартуком. Тогда, улучив момент, подбегаешь к ней в полной уверенности, что руки у нее не пустые. Момент надо выбирать тоже умеючи. Чтобы передний конвойный был ближе, чем задний, потоку что стреляет обычно задний: передний смотрит вперед. Если успел юркнуть в колонну - спасен, тут не стреляют, но если не успел - извини, товарищ, сам виноват: конвоир уложит наповал.