Круз

Аромат её парфюма с силой обрушился на меня. Всё тот же запах — я помню его со времён, когда была маленькой девочкой. Раньше мне казалось, что это самый сладкий аромат в мире — и я даже прокрадывалась в её ванную, чтобы украсть парфюм. Теперь во мне клубится отвращение. Я могу весь день говорить себе, что ненавижу её. И буду лгуньей. Как бы отвратительна не была эта история, маленькая девочка во мне всегда будет хранить в себе толику любви к своей матери.

Papi, наклонившись, убирает прядь волос от моего лица.

— Мы сделаем это.

Посмотрев на него, я прошептала:

— Te quiero [37].

Его смех эхом отбивается от стен, от чего в моих глазах появляются слёзы — и я призываю все свои силы, пытаясь их сдержать. Сосредоточься. Сосредоточься. Сосредоточься на сегодняшнем вечере, на бое Круза и проделанной Papi тяжёлой работе. Я чувствую её взгляд, прожигающий дыру в моей спине. И реагирую быстрее, чем успеваю подумать об этом. Обернувшись, я ловлю на себе взгляд женщины. У меня нет сил отпустить ладонь Papi — и, кажется, никогда и не будет. Я чувствую, как его тело поворачивается ко мне.

— Как ты смеешь? — Процедила я сквозь зубы.

В моём тоне нет и намёка на сожаление.

Встав, женщина перебрасывает свои длинные волосы на плечо, прочищает горло — но так и не отвечает мне.

— Ahora no, Layla [38] — прошептал мужчина.

— Ты. Малодушна.

Я не задумываясь выплёвываю каждое слово.

Papi и ещё один боец оттаскивают меня, но меня не остановить.

— Ты — ничтожество. Как ты спишь по ночам?

— Лейла. — Это единственное, что срывается с её языка.

— Не смей! — Я подхожу ближе к женщине, не в силах успокоиться. — Ненавижу тебя. Каждую ночь, когда твоя голова касается подушки, я надеюсь, что ты представляешь маленькую девочку, сердце которой разбила вдребезги. Ты — сука.

Я могла бы продолжать вечность. Но она того не стоит. С ошеломляющей скоростью я осознаю, насколько сильно сейчас сглупила. Дисциплина — не моя сильная сторона, и мне следовало высоко держать голову — но я не смогла.

— Мне жаль, Papi. Мне так жаль. — Поворачиваюсь к мужчине. — Я закончила с ней. Её присутствие здесь — это слишком, чтобы разрушить важный для тебя вечер.

Меня удивляет, что Papi обнимает меня, укрывая в своих огромных руках, позволяя спрятать своё лицо на его твёрдой груди — за столько лет, я пролила на ней так много горьких слёз. Он — единственная постоянная в моей жизни. Я чувствую, как папа прикоснулся губами к моей макушке, показывая этим свою любовь, даже несмотря на то, что я облажалась. Отступая, мужчина уводит нас от клетки.

— Они называют тебя грёбаным Боссом, а ты даже не можешь контролировать свою чёртову дворнягу. Надень на неё намордник.

Я узнала бы этот голос где угодно. Монти Чендлер — отец Эша, дьявол во плоти, который использует свои деньги, чтобы получить желаемое. Скажи эти слова кто-то другой — они бы уничтожили меня. Но, учитывая, что это Монти — мне всё равно. Мужчина груб, но и умён — он знает, куда ударить, чтобы сделать Papi побольнее.

Хватка отца становится ещё крепче, а его дыхание учащается. Он посвятил годы тренировкам, чтобы добиться этого для своего зала. Люди ненавидят, когда он в таком состоянии. Это не в его характере.

Отстранившись, я толкаю своего спутника в грудь.

— Papi, нет. Он того не стоит.

Он даже не сдвинулся с места. Я толкаю сильнее, и результат тот же. Боец, который был рядом с нами, хватает Papi под локоть, оттаскивая назад.

— Тренер: сердце, огонь и желание. — Боец ударяет себя по груди. — Сердце, огонь и желание.

Девиз зала. Он написан огромными печатными буквами на его стенах. Все бойцы придерживаются и сражаются под ним. Кажется, эти слова действуют на Papi несколько успокаивающе. К нам мчится Джаг, на ходу дерзко вздёрнув подбородок в сторону Монти, а после обхватывает своего тренера за плечи. И это действует. Его ноги двигаются. Я разочарована своим поступком.

— Лейла, — войдя в маленькую комнатку с оборудованием, папа жестом подозвал меня к себе.

Без единых возражений, я подчиняюсь. Закрыв за собой дверь, опускаю голову, не находя в себе смелости посмотреть папе в глаза.

— Вот, что они делают. Как поступают. «Титаны» выигрывают только за счёт своих грёбаных игр разума.

Я морщусь от его оборотов речи. Papi ругается как сапожник, впрочем, редко позволяя себе это рядом со мной.

— Посмотри на меня, mi hija [39]. — Мужчина больше не говорит и слова, пока я не выполняю его просьбу. — Если их тактика с запудриванием мозгов сработает — «Племя Титана» может победить нас, и даже сделает это. Они слишком полагаются на свои грёбаные мерзкие игры. И, если ты поведёшься на их уловки — они одержат победу.

Papi подходит ближе. Мне казалось, что он просто выйдет за дверь — но я ошиблась. Мужчина вновь заключает меня в свои объятья, касаясь губами макушки.

— Не плачь. Не сожалей. Подними подбородок, и прими бой.

Обернув руки вокруг его торса, я изо всех сил обнимаю самого дорогого человека в моей жизни. Слёзы вот-вот полились бы из глаз, но его слова придали мне сил. Papi прав. Разумом я понимаю это, но всё равно позволяю чувствам взять верх.