Кружева лжи (СИ)

Александра закрыла тетрадь, провела пальцем по обложке. Медленно, с осторожностью, словно, листы могли рассыпаться и затем тихо произнесла:

— Вы нашли список, а я нашла раненную душу маленькой девочки.

— Ты про это чудовище? — брови взлетели вверх.

Селивёрстова промолчала.

Рукавица не разделял мнения Селивёрстовой. Более того он лишний раз убедился в том, что Александре это дело даётся нелегко. Слишком много личного она видит там, где этого нет. Слишком много сострадания к той, кто не жалел никого.

— Не глупи, Саша. Чирина убийца, психопатка, безжалостная тварь. Или ты забыла, сколькими жизнями она пожертвовала? И ради чего? Мести родной сестре? Или удовлетворяя потребность в собственной жестокости? Взгляни на список! — потряс перед её лицом листком, заполненным на треть. — Здесь есть и Васильева, и Власова, и совершенно неизвестные нам жертвы. Какая-то тётя Нина, Алиса, Карина, Леся, Олечка, Викторова, Зебра. Продолжать?

Она помотала головой.

— Ты знаешь, кто эти люди? — Рукавица уже кричал. — Очередные трупы! Люди, чьи семьи теперь носят траур! Траур, Саша! Ты посмотри, сколько имён! А если они для тебя ничего не значат, посмотри на Гольцева! Бедный парень! У него забрали сестру, и почему? Да просто так! Посмотри на их мать! Несчастная женщина сидит на таблетках. Не хочет жить. Не хочет! Понимаешь? А ты жалеешь Чирину?

— Я прочитала достаточно. Это не первая запись. И я не отрицаю её вины. Лишь вижу в Виталине не только убийцу, но и человека. Раненного, несчастного. Одинокого. Я её понимаю. Это всё, что я хочу сказать, — на глаза навернулись слёзы, и Александра быстро стёрла их тыльной стороной ладони.

Рукавица поймал себя на мысли, какая уязвимая Саша. Какая она сейчас маленькая. Тихо заметил:

— А я хочу сказать, что расследование далось тебе нелегко, я это отчётливо вижу. Ты устала и принимаешь всё слишком близко к сердцу. Неправильно, Саша. Я знаю, в твоей голове полно тараканов. Но если ты видишь в вас что-то общее, то это уже клиника. Извини за прямоту.

— Не стоит извиняться.

— Стоит. — Вздохнул. — Я считаю тебя отличным специалистом и верным сотрудником. Да, — ухмыльнулся, — поразительно, но похоже в этот раз мы сработались. И несмотря на это вынужден сказать: ты отстранена от расследования. Никакого участия в допросе, никаких попыток связаться с участниками дела. Ты не работаешь на меня, и приказать я не могу, но, пожалуйста… хоть раз сделай так, как тебя просят. Не вмешивайся. Отдохни, наберись сил, успокойся. Разберись в себе, в конце концов. Сходи к психологу. Возможно, твоя любовь к работе оказалась слишком пагубной, и пора сделать передышку. Саша… — коснулся её плеча. — Когда полицейский сравнивает себя с убийцей, сочувствует и понимает преступника — это сигнал для беспокойства. Всё. Давай дневник и уматывай отсюда. Отдых, Селивёрстова. Позволь себе отдых. К тому же, — бросил взгляд за окно, — скоро Новый год. Чем не повод на время забыть об убийствах? — подарил ободряющую улыбку. — Давай. Я вызову такси.

— Не надо. Я сама.

— Как всегда независимая.

— И как всегда одинокая, — она произнесла это едва слышно, но он услышал.

— Кстати, позвони Резникову. Что-то я давно не слышал о вас сплетен, — улыбнулся, бросив фразу как бы невзначай.

— Я не привыкла навязываться, — Александра вспомнила «побеги» Бриза от разговора, его молчание в трубку.

— Сделать первый шаг — это не навязывание, это желание быть рядом с человеком. Ладно. Я тебе не отец, чтобы читать нравоучения, хотя порой мне кажется, что в человеческих взаимоотношениях мой сын поумнее тебя. Иди. Свободна. — И он отвернулся. Пошёл к ребятам криминалистам, захватив дневник Чириной.

Александра испытывала странное чувство. С одной стороны, ей было обидно. С другой, в словах Рукавицы звучала правда. Возможно, ей действительно нужна помощь. Не психолога, а друга. Того, кто скажет, что всё будет хорошо, и она нормальная. Того, кто сможет её понять.

Александра подумала о Диме. Он её не понимал, но с ним её проблемы измельчались, становились не такими страшными. С ним за спиной вырастали крылья.

Селивёрстова вышла на улицу, глотнула морозного воздуха и зябко поёжилась. Холод пробирался в самое сердце — одиночество хватало за плечи, — и Рукавица так бесцеремонно напомнил об этом.

Поговорить…

Как же ей хотелось поговорить с тем, кто понимает, с тем, кто способен видеть, как она. Ведь человек не рождается преступником. Нет такого гена, который превращает людей в убийц и маньяков. И разве так плохо, если она смотрит на монстров немного иначе? Разве не хуже делить мир лишь на чёрное и белое?

У Александры всегда существовали тысячи оттенков, и сейчас она видела Чирину не в радужных тонах, нет, но и не в густом чёрном. Виталина была для неё ребёнком белого цвета, и в этом цвете, в зависимости от угла зрения, вспыхивали другие краски: тёмные и светлые. Последних было очень мало, но они были, а, значит, Виталина не всегда желала смерти другим.

Не всегда была злым человеком.

Сидя в такси, Александра просматривала записи телефона — снимки страниц, обнажавших душу Чириной.

***