Кружевница

Состоял он из пианиста, контрабасиста и ударника, механически выполнявших свою работу. Иногда рояль и контрабас замолкали — что-то у них не ладилось. Тогда оставался один только мотор, в течение нескольких секунд работавший на полную мощность. Затем пианист гасил окурок в блюдце, плевал хорошенько на руки (или куда-то поблизости) и принимался снова копаться в нотах. После этого все вставало на свои места.

Никто не танцевал, так как возле эстрады сидели лишь две пары женщин, томившихся от скуки и поглощавших горячее питье, — совсем как Помм и Марилен (на самом-то деле сидела только одна пара, тогда как вторая являлась лишь отражением Марилен и Помм в большом зеркале, а вернее, учитывая законы оптики, — отражением Помм и Марилен). Пианист, по возрасту и манере держаться, мог бы сойти за садового сторожа. Он то и дело строил глазки сидевшим в зале женщинам, стараясь никого не обидеть. Когда официант принес сдачу, Марилен спросила, есть ли тут еще какие-нибудь «дансинги». Он сказал, что совсем рядом находится «Калипсотека», там всегда бывает много народу, но они открывают только вечером.

На другой день подруги закончили знакомство с городом. Было еще довольно прохладно, но ветер стих. Временами появлялось солнце и отражалось в многочисленных лужах на тротуаре.

Марилен решила дойти до «Гарден теннис-клуба». Они приобрели там два «гостевых» абонемента, действительных в течение месяца. И пошли по усыпанным гравием аллеям «Теннис-клуба». Помм разглядывала игроков, Марилен же оценивала их, ощупывала глазами, точно выбирала ткань на рынке Сен-Пьер. Помм пришлось несколько раз останавливаться — она была в открытых туфлях — и, опершись на руку Марилен, вытряхивать камешки.

Марилен становилась все мрачнее и мрачнее. Она задумала провести отпуск вдвоем с Помм, чинно и благопристойно. Но тогда им следовало бы жить, скажем, в «Гранд-Отеле». И чтобы портье выгуливал целое семейство болонок Марилен. А она тем временем пила бы утренний кофе в постели, лежа в батистовой ночной рубашке. И просаживала бы деньги в «баккара» и каждый день получала бы букеты роз от прекрасных незнакомцев.

Но, пожалуй, и такой персонаж здесь бы не подошел — не тот здесь был климат, не тот был город, не те дома, сады, даже модных магазинов не было. Наверное, здесь лучше было бы жить в большой, чуть запущенной вилле, вроде тех, что стоят на молу. Правда, тогда Марилен пришлось бы играть в теннис и ездить верхом (возможно, даже в дамском седле). А у нее внешность для этого не подходящая. Здесь нужна женщина, возможно, такая же высокая и красивая, как Марилен, но менее холеная. Для Марилен же больше подошло бы отдыхать в Жюан-ле-Пэн, где носят прозрачные блузки и обтягивающие бедра брюки, такие узкие, что видны очертания трусиков. И никаких плиссированных юбочек, белых носочков и рубашек от Лакоста. Марилен куда больше пристало сидеть в кабриолете, небрежно облокотясь обнаженной рукой о дверцу, чем мчаться на скрипучем велосипеде, с развевающимися волосами, накинув на плечи толстый свитер. Ибо именно такой простой и здоровый стиль был принят в Кабуре. Никакой косметики и уж тем более крема для загара; свежее (чуть обветренное) лицо, открытый взгляд, непринужденность манер и размашистая походка, продиктованная обилием луж. Здесь принято три дня подряд ходить в одном и том же, укрываться в тени, когда светит солнце, а в пасмурные дни надевать старый плащ и линялую косынку.

До сих пор она, Марилен, мечтала о далеких путешествиях на лайнерах «Пан-Америкен», о тропическом небе над коралловыми рифами, с пустынных пляжах, где можно лежать, прикрытой лишь ниткой ракушек на шее. Теперь она поняла, что такое дано только тем, у кого на службе отдельный кабинет. Трехнедельное пребывание на Антильских островах, включая все дорожные расходы, стоит 4500 франков, и это еще считается дешево. Так внезапно целая цивилизация рухнула в представлении Марилен. Сгорел, подмигивая витринами, пассаж «Лидо». Марилен только сейчас поняла, что подлинный шик — далеко-далеко за пределами ее возможностей. Она может найти еще одного директора рекламного агентства, самого широкоплечего во всем Париже, и может заставить его обезуметь от ревности, но ее всегда будет грызть то, что она ни разу не провела лето под дождливым небом, у пляжа, в просторной вилле, где каждый звук отдается эхом, а среди чуть припудренных пылью гобеленов звучит детский смех. Она, Марилен, принадлежала к числу «отдыхающих», туристов — тех, кто приезжает и уезжает; есть среди них и богатые — с той лишь разницей, что они останавливаются в больших отелях.