Кружевное убийство

– Да. Нет. Позже. Мама, мне нужно позвонить, – пробормотала она и бросилась в мастерскую, к коробке со сколками и лежавшему рядом телефону.

Лилия Лаврова ответила сразу.

– Лилечка, это Снежана, – она почему-то очень волновалась, как будто от этого разговора сейчас зависела ее жизнь. – Я знаю, что означают буквы Т.М. на найденном листе.

– Да, и что же? Как ты узнала? Я же просила никому ничего не говорить, – строго сказала Лиля.

– Нет-нет, я ничего и не говорила, что ты! Просто я стала разбирать коробку со старыми сколками и нашла один с такими же буквами. Спросила у мамы, что они могут означать, и выяснилось, что это вензель нашей бабушки, то есть бабушки прабабушки. В общем, ее звали Татьяна Макарова, она была очень хорошей кружевницей и автором сколков. Так мама сказала.

– Снежана, а я могу поговорить с твоей мамой? Но только так, чтобы ее не напугать.

– Да, конечно, ты можешь приехать к нам, когда удобно. Мама будет рада, потому что, признаться, гости у нас бывают нечасто.

– Хорошо, тогда я скоро приеду. И еще, Снежана, вы не будете против, если я захвачу с собой своего коллегу? Дело в том, что он ведет это дело, и мне неловко перехватывать у него инициативу. У нас так не принято.

– Да что ты оправдываешься, Лиля, – засмеялась Снежана. – У нас довольно хлебосольный дом, поэтому мы всем рады. Приезжай, с кем хочешь. У нас и булочки напечены. С корицей.

В дверь позвонили минут через двадцать. Мама, обрадовавшаяся гостям, как раз успела накрыть на стол, а Снежана – сменить домашний костюм на джинсы и свитерок. Ходить перед посторонними распустехой она не любила.

На пороге стояли Лиля и довольно крупный мужчина, такой высокий, что Снежане пришлось задрать голову, хотя Дюймовочкой она не была.

– Следователь Зимин, – представился он. – Михаил Евгеньевич.

– Снежана Машковская. Проходите, пожалуйста.

Гость шагнул через порог и сразу заполнил собой немаленькую, в общем-то, прихожую, в одночасье ставшую тесной. И как это у него получается? В дверях появилась мама, пытающаяся скрыть любопытство. Все-таки следователь к ним в дом приходил впервые.

– А я вас знаю, – сказала она Лиле. – Вы пять лет назад заказывали у нас свадебное платье. Правда, Снежинка? Очень необычное, не белое, а пепельно-розовое. И у него еще была чудесная кружевная вставка на спине. Кажется, какой-то цветок.

– Лилия, – улыбнулась гостья. – В честь моего имени. Муж настоял. Он вбил себе в голову, что этот цветок – символ того, что он меня обожествляет. Мне это было немножко смешно, в силу профессии, разумеется, да и вообще с языком цветов у меня к тому моменту сложились напряженные отношения[3], но он убедил меня, что нужно смело смотреть в лицо своим страхам, и я согласилась. А кружево ваша дочь сплела совершенно чудесное. И тогда и потом.

– Негоже лилиям прясть, – пробормотал вдруг следователь Зимин. Снежана в недоумении уставилась на него. – Извините, вспомнил роман Дрюона, понимаю, что не к месту.

– Какие начитанные у вас следователи, – не удержалась от подкола Снежана. – Мама, познакомься, это Михаил Евгеньевич. А это моя мама, Ирина Григорьевна. Да вы проходите, пожалуйста, будем чай пить.

– Чай пить, разговоры разговаривать, – весело подхватила Лиля.

– Да-да, я сегодня испекла плюшки с корицей. – Мама тут же засуетилась, наливая заварку и кипяток, пододвигая плетенку со своими знаменитыми плюшками. – А может, вы есть хотите? Снежинка тоже не ужинала, а у меня картошка нажарена, хрустящая. Будете?

Зимин сглотнул слюну. Лицо у него стало несчастное, как у ребенка, которому показали давно вожделенную игрушку.

– Я бы поел, – признался он, – пообедать сегодня не получилось, и когда рабочий день закончится, я тоже пока не знаю. А жареная картошка – мое любимое с детства блюдо. Мама ее хрустящей жарила, а с тех пор больше никто.

– Что же вы жену не научили правильно жарить картошку? – спросила Снежана, которой гость отчего-то не нравился. В нем было что-то опасное, как в медведе-шатуне, вдруг встретившемся на пути в мирном и спокойном на вид лесу. То ли бежать, то ли падать, притворяясь мертвой, сразу и не разберешь.

– Снежинка, – укоризненно воскликнула мама, – где твои манеры? А вы, Михаил Евгеньевич, не слушайте ее, садитесь за стол, картошечки я вам сейчас положу. Она у меня, скажу без ложной скромности, вкусная, фирменная.

Пока рассаживались, возникла неизбежная в таких случаях суматоха. Стучали стулья, звенели ножи и вилки, звякали тарелки и чашки, слышались обрывочные фразы: «спасибо», «на здоровье», «пододвинь хлеб», «вот масло», «ох, горячо». Но наконец все стихло.

– Ирина Григорьевна, – Лиля наконец-то перешла к тому важному вопросу, ради которого они пришли, – пару дней назад я обратилась к вашей дочери за консультацией по одному очень деликатному делу. Мне была важна полная конфиденциальность, поэтому я попросила Снежану не говорить о нашей беседе никому, даже вам.