Кружевные закаты

Сердце дергалось в такт прикосновениям. Опускаясь все ниже по податливому телу, он в короткий срок добился многообещающих результатов. Ее увлекло интригующее начало, неразгаданная волна, бросающая в глубины животной сути, обливала Тоню, отчего не было ни сил, ни возможности противиться. Взрослый, он поначалу осторожно относился к Тоне, пытаясь не навредить и не сделать больнее, покрывая поцелуями обожженную предвкушением кожу.

Боль, как удар, разлилась по ее телу, быстро уступив место резкому стихающему пощипыванию. Она безропотно приняла бы это и раньше, да он сам препятствовал. Хотя реальность оттолкнула прежний налет фантазии и приукрашивания в этом вопросе. Сначала он пожалел ее, попытался проникнуть в ее существо и понять, каково молодой девушке терпеть в своей постели почти чужого человека. И не просто терпеть, но и потакать его прихотям. Крисницкий понимал, что рано или поздно разбуженная чувственность возьмет верх, и Тоня еще будет благодарна, но сначала лучше подождать. И прав ведь оказался! Теперь она, благодарная, нежная, повернется на подушке и, направив его руку обхватить себя за плечи, уснет. Невыразимое раньше тихое ощущение зыбкого счастья здесь, рядом с ним, зальет все ее существо.

Упоение обладанием и податливостью обеих его женщин здорово кружили Крисницкому голову. Он – вершитель.

13

Марианна неохотно приподнялась с постели, чтобы зажечь свечу. Придавив локтем длинные волосы, спущенные на простыни, она зашипела и со злостью откинулась на спину. В преддверии сумерек атмосфера комнаты казалась загадочной, хотя, возможно, так чудилось только ей, любительнице всего нераспознанного и мистического. Нужно было одеваться и ехать на спектакль, но не хотелось выходить из спасительных стен.

Уедет она. Надо уехать, чтобы не тянуть и дальше лямку недосказанности, лжи и порока. Теперь опутывающие ее сети стали слишком мучительны, ведь затрагивались не только их чувства, но и благополучие этой девочки, его жены. Почему ее образ только теперь начал мучить Марианну?

Михаил примчался к ней вскоре после злосчастного вечера в опере, после немых объятий в рассеивающихся потемках. Если она и хотела увидеть новоявленных Криницких, то только чтобы удостовериться в их благополучии и мирно отойти в сторону. Представить же, что вся эта оказия вновь закрутится, она не могла, не смела предположить, как слаба перед вспышками счастья, что ей дарил этот человек, едва ли думающий, что она чувствует, оставаясь одна. Конечно, она не говорила, была слишком горда, но так ли сложно читать по глазам? Да он просто не хотел, отгонял тревожных пташек. И странно было то, что она все ему прощала, покрывала самые нелицеприятные черты его личности.

– Я хотя бы не прикрываюсь заботой о рабочих, не лукавлю, пытаясь свои мерзкие делишки замаскировать под долг и милосердие, – сказал Михаил вчера, когда разговор коснулся Сергея Лиговского и его принципов. Только Марианне Крисницкий способен был говорить такое, потому что она не падала в обморок от его откровений. Перед Тоней поневоле приходилось быть более собранным. – Цель у всех одна – нажива. Я хоть не пытаюсь свое нутро выставлять в выгодном свете и обманывать себя. Якобы я так добр. Так, верно, судит Лиговской?

Марианна не знала, что думать насчет этих двоих. Крисницкий все делал для слаженности, любил, когда все хорошо и в порядке. Но причиной всего, даже заботы, было не милосердие, а потребность во власти, влиянии и деньгах. Ради чего всегда все затевается. Сергей Васильевич же, она понимала, был несколько иным, хоть Крисницкий и не верил в его благодушные мотивы.

– И упиваешься тем, что признаешь это и открыто кричишь, – лишь сказала она.

– Почему нет? – с удовольствием засмеялся Крисницкий.

Ее пронзили его бодрость, крепость, благоденствие… В контрасте с ней самой. «Почему не могу стряхнуть тебя? Признавая твои недостатки, твое обаятельное легкое двуличие, приспособленство? Видя тебя со всех ракурсов», – думала Марианна, но молчала. Ее пленяла его прямота, то, что он так уверен в своей правоте. И, право же, в нем действительно не было мерзости, свойственной двуличию, отталкивающей…

И снова Тоня незримо вставала между ними. Не то чтобы Веденину мучила совесть… Если девчонка не способна разбудить страсть в собственном муже, это ее недостатки, но… Марианна осеклась. Как ни старалась она сделать вид, что нечему ей стыдится, не выходило. Веденина, хоть и испытывала боль и, принимая во внимание врожденную тактичность и даже пассивность, окрашенную убеждением, что о подобных вещах не следует распространяться, негодование, которое в ней выражалось в громкоголосии и нервозности, быстро смирилась со своим новым положением, хотя и не предугадывала его. «Пока он хочет видеть меня рядом, я буду», – таков был ее давний вердикт на сей счет.